распиши писало 2016 | тур 1: проза

[raspisal]

Автор: Раэлла
Тур: тур 1, «Морские чудища»
Название: Кровь за кровь
Тема: Гидра
Вид работы: проза
Тип работы: ориджинал, гет
Размер: драббл, 418 слов

прикоснуться

Шаг. Еще шаг. Каждый – как очередной маленький подвиг.

Болото казалось бесконечным. Мышцы в ногах выламывало спазмами, переставлять их было настоящей пыткой, даже опираясь на плечо племянника. Тело кипело изнутри, словно котел со смолой. Боль от пузырящихся буро-зеленой пеной язв путала мысли, отнимала последние силы.

Шаг.

Интересно, на сколько шагов его хватит? Когда он свалится, выгибаясь в безобразных судорогах в собственных испражнениях и пуская изо рта кровавую слюну?

Иолаю ни к чему видеть его агонию. А ему самому – наблюдать, как обожание сменяется отвращением.

Геракл остановился, со свистом перевел дыхание и сбросил с плеч шкуру, весившую сейчас не менее десяти талантов.

– Дружище, мне нужно отдохнуть.

Он заставил себя выпустить руку юноши и заметил багровые кровоподтеки, повторяющие форму пальцев.

– Уже недалеко, – голос Иолая был бодр, но в глазах пряталось отчаяние.

– Я больше не могу идти, а ты не дотащишь меня в одиночку, – Геракл опустился прямо на сырой мох. Благословенная прохлада немного заглушила жжение. – Позови кого-нибудь на помощь. Я тебя дождусь.

– Обещаешь?!

– Не трать время. Беги.

Иолай развернулся и стремглав помчался к оставленной на краю леса колеснице. Геракл удовлетворенно улыбнулся и провалился в благословенное беспамятство.

Из забытья его вывел приступ судорог. Тело скрутило жгутом, его вырвало черной желчью пополам с кровью, а потом сознание немного прояснилось.

На болото опускалась беззвездная ночь, неся туман – гнилостный и липкий. Он, клубясь, выползал прямо из трясины, в которой Геракл утопил безобразную тушу Лернейской Гидры. Плотный, словно занавесь из лишайника, он вздрагивал, как будто кто-то колыхал его своим могучим дыханием. Гераклу почудилось движение там, в глубине, и он заподозрил, что убитое им чудовище все-таки выбралось из своей могилы. Не сводя взгляда с призрачного коловорота, он с глухим стоном сел, накинул на плечи львиную шкуру и вытащил из ножен меч. И не думал о том, что едва ли способен сейчас нанести хотя бы один удар.

Чутье не обмануло – за зловещей дымкой и вправду что-то двигалось. Медленно и плавно, с тихим шелестом, какой издают змеи. Звук приближался неотвратимо, как сама ночь – слишком тяжелый, чтобы принадлежать настоящей змее. Сначала в тумане промелькнули неясные извивы, а потом в белесой мгле сформировалась смутная тень, возвышающаяся над землей на четыре локтя. Марево слегка расступилось, и силуэт приобрел четкость.

Рука бессильно стиснула рукоять. Боль путала мысли, застила взгляд, и Гераклу пришлось проморгаться, прежде чем он увидел оскаленную пасть Гидры. Но в следующее мгновение он разглядел, что зеленые глаза затянуты сизой пленкой, а вываленный черный язык еле шевелится. Тварь все-таки издыхала. Он прищурился, ища в дымке другие головы, но пред ним предстало вовсе не то, что он ожидал.

Вместо очередной уродливой чешуйчатой морды из тумана проступило женское лицо. Оно улыбалось, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Однако оторвать от него взгляд было невозможно – в нем застыли равнодушие и беспощадная звериная красота. Это было так неожиданно, что закипевшая было ярость схлынула, уступая место изумлению.

Незнакомка неслышно скользнула чуть ближе. Во тьме молочной белизной сверкнули точеные обнаженные плечи, и он понял, что отрубленная голова Гидры покоится на вытянутых ладонях женщины.

– Убийца умирает, – чужой голос звучал, словно басовая струна кифары – мелодично, гулко и лениво. – Ты довольна, дитя мое?

Голова издала еле слышное шипение, и тусклое болотное сияние в глазницах окончательно погасло. Женщина склонилась, ласково поцеловала Гидру в скошенный, пробитый палицей лоб, и, прижав ее к груди, устремила немигающий взгляд на Геракла. Ее холодными, прозрачно-зелеными, словно сицилийский янтарь, глазами смотрел сам Тартар. На бледных губах играла все та же равнодушная улыбка. Она казалась расслабленной и спокойной – и в то же время смертельно опасной. И от этого жгучий жар, раздирающий его тело, внезапно сменился ознобом. Однако мысль о том, смерть пришла к нему в столь прекрасном обличии, принесла неожиданное удовлетворение.

– Ты чтишь законы, сын моего племянника? – спросила она неожиданно.

И только тогда он понял – кто перед ним. Распухший язык шевелился с трудом, но Геракл все же ответил:

– Никто не посмеет упрекнуть меня в обратном.

– Что полагается матери за убийство ее детей?

Голова Гидры скатилась с серебристых рук и канула в тумане. Тот вновь заколыхался, отступая, струясь над мерцающими извивами змеиного тела: она приближалась, приподнявшись над Гераклом еще на локоть – сияющая бледным светом, жуткая, чуждая. Древняя, как мир. Черно-зеленые волны гибкого тела отливали искрами. Острые груди с черными сосками покачивались в такт скольжению, а смоляные локоны извивались за спиной, словно живые. Красота и ужас, сплавленные воедино, не имели ничего общего с тем, что он видел и знал до сих пор. Но ему казалось, что это лучшее, что может на последнем пороге увидеть смертный.

– Кровь за кровь, – ответил он на ее вопрос, завороженно глядя снизу вверх.

Ехидна сделала круг и остановилась, но ее хвост продолжил движение, оплетая тело Геракла плотными могучими кольцами.

В голове не было ни единой мысли. Страха тоже не было – прикосновение казалось приятным, будто крепкое, но нежное объятие. Легкое усилие, и оно переломает ему все кости – но это потом. А пока он ощущал на себе влажную от тумана чешую, пахнущую горьким мхом, и понимал, что боль немного отступает, забиваемая совсем другим ощущением.

Ехидна внезапно склонилась к земле, сравняв его лицо со своим. Ее тонкие ноздри затрепетали, и она резко провела носом по его коже от плеча до уха.

– Ты не пахнешь едой. На тебе шкура моего сына. По твоим жилам течет кровь моей дочери, – произнесла она.

Ее губы приподнялись, и воздух со свистом прошел сквозь ряд острых, как иглы, зубов. Вертикальные зрачки расширились, и в то же мгновение узкая когтистая ладонь легла на его щеку, слегка царапая кожу и вызывая этим невольную дрожь.

– Обычно я убиваю и ем таких, как ты, – сказала она медленно. – А тебя не хочу. Но если я не сделаю этого прямо сейчас, ты отнимешь жизнь у еще одного моего ребенка. Что скажешь, родич?

Гераклу не хотелось лгать своей смерти. Он упрямо мотнул головой, сбрасывая ее руку.

– Они – не дети. Они – чудовища. А я убиваю чудовищ!

– Тот, чей череп ты носишь вместо шлема, сосал мое молоко и желтым котенком урчал в моих кольцах. Та, чьи головы ты побросал в болото, обвивала мои руки и пела о море. Я – их мать. А твою мать укоряли в том, что она родила чудовище?.. Можешь не отвечать, – Ехидна рассмеялась низким вибрирующим смехом.

Да он и не успел бы ответить, даже если бы захотел. Ее хватка усилилась так, что перехватило дыхание, а ребра затрещали, и его опрокинуло навзничь. А потом тяжелые кольца разом распустились, потекли вокруг, и, прежде чем Геракл успел выдохнуть, Ехидна склонилась над ним. К его помятому боку прижалась прохладная упругая грудь.

– Кровь от крови моих предков, я знаю, как взять с тебя плату.

Зеленые глаза больше не были равнодушными – в них горел безумный огонь. И слова застряли в его глотке. Противоречивые мысли теснились в голове, путались и рвались. Он хотел уничтожить это чудовище и мать чудовищ. Он хотел упасть на нее, кануть в ней. До хруста сжимать ее руками. Слиться с этой пугающей красотой и мощью.

Он хотел никогда не видеть ее и не знать о ней.

Словно в ответ на его мысли неожиданно длинный и горячий язык Ехидны скользнул по его щеке, вызывая тяжелую волну возбуждения. Геракл едва удержал стон.

– Ты вернешь мне долг, родич, – защекотал ухо шепот. – Позже. Сейчас ты слишком слаб.

И ее губы накрыли его, гибкий язык скользнул в рот в подобии поцелуя – не столько лаская, сколько выпивая его. Его выгнуло звериной всепожирающей страстью, и боль была к ней острой приправой. Руки сами обхватили по-змеиному гладкую спину. Ток крови стал просто бешенным, сердце застучало, как храмовый колокол. И дело было не только в ослепляющем желании: горло жгло, словно кипятком, а слюна наполнилась нестерпимо-горьким вкусом яда. Горечь все нарастала, и когда ему показалось, что яд вот-вот проест его глотку, все прекратилось.

Ехидна отстранилась, сбрасывая его объятия, и медленно облизнулась. И Геракл понял, что снова может дышать полной грудью – сводящей с ума боли больше не было.

– Яд тебя сожжет… но не в этот раз, родич. Не раньше, чем ты найдешь меня и подаришь мне новых детей взамен убитых. Так будет справедливо.

Снова зашелестели, перекатываясь, чешуйчатые кольца – и Ехидна поползла назад, вглубь болота.

Геракл глядел ей вслед, пока ее окончательно не поглотил вновь сгустившийся туман, а потом, пошатываясь от слабости, поднялся на ноги и стер кровь с прокушенной губы. Туман в его голове, напротив, рассеялся. Он подобрал меч, вложил его в ножны, развернулся и побрел в сторону опушки.

«Это было колдовское наваждение», – думал он на ходу. Однако от воспоминаний о красоте и ужасе, страсти и боли, низ живота вновь тянуло мучительно-сладкой тяжестью.

«Гидра мертва, а я – нет. И только это имеет значение, – повторял он. – Что мне до порождения бездны и нерассуждающей земной мощи?»

И отчетливо понимал, что рано или поздно отправится ее искать.