Автор: 1234-fires-in-your-eyes
Тур: тур 1, «Волшебник Оз»
Название: mountain at my gates
Тема: Летучие обезьяны
Вид работы: проза
Сеттинг: фанфик по Майору Грому
Персонажи: Мердок/Кирк
Размер: мини, ~2000 слов
Примечание: не бечено, нецензурная лексика, ООС всего лол, слегка юст
Паб старый, как жопа Финна, и дешевый: никакого фэйсконтроля, никакого интерьера, одно дерево, ну, может, кроме красно-черной дрисни на полотне высоко за барной стойкой, где рядом с огнетушителем висят фотки Джонни Кэри, Гэри Мура и Морин О’Хары. Подарок мистеру Барнсу от Мердока. Похоже старик повесил эту хрень туда, чтобы никто не видел. Знал бы он, сколько стоит такая страхота, продал бы свой кабак и свалил нахер из этой дыры.
Несмотря на солидный возраст, «Максвини» кишит разношерстной пьяной толпой. Молодежи не так много, а старперы, Кирк уверен, те же самые, что сидели здесь лет двадцать назад. Нет только иностранцев, которые обычно тусуются поближе к центру. Это место серьезное, для тех, кто решил упиться в дрова. Его хрен найдешь, если никогда не был до этого. Здесь Мердок часто назначает встречи, если не хочет палить хату. Кирк с содроганием вспоминает его уродливый аквариум над обрывом. А этот вонючий паб — что-то вроде рабочего кабинета. Самое смешное, что все алкаши вокруг об этом знают и молчат, когда мистер Макалистер сидит с кем-нибудь в дальнем углу под теликом. Малая плата, чтобы эта дыра окончательно не загнулась за долги, которые добродушно выплачивает Мердок, время от времени оставляя на чай пару-тройку тысяч евро.
Из-за очередного матча Премьер-лиги говорить приходится не очень тихо, хорошо, что их никто не слушает. За весь вечер Кирк выпивает всего пару пинт, решая не рисковать и даже не заглядывать на вторую страницу, где девственно свежая болтается на скрепке бумажка с «новинками заведения». Оттуда, похоже, никто ничего не заказывает. Все продолжают жрать проверенные колбасы и пить местную разливуху. Пару месяцев назад Кирк заметил у входа еще одно нововведение — стойку с рекламными буклетами католических тусовок на Рождество, но ее быстро вынесли вместе с дверью в ноябре, когда Шемрок Роверс всрали Финн Харпс два — три. Больше Барнс в модернизацию не ударялся.
— У тебя язык из жопы торчит, Кирк, — отвечает Мердок на яростную телегу про О’Финнегана и видео дохлых китайцев в порту. Кирк репетировал речь со вчерашнего вечера. Он до сих пор счастлив, что ни разу не запнулся за последние десять минут этой тирады, и не сразу догоняет, какой еще язык; сначала хочет сказать «тоже мне Дилан Моран» или красноречивое и емкое «заебал», но потом влетает в смысл фразы, как в фонарный столб на лошади. Мердок выразительно не моргает, глядя бешено и спокойно одновременно, как будто через пару секунд съедет с катушек и грохнет его вилкой, потом медленно допивает бутылку и, причмокнув у горлышка, добавляет: — Обратно засунь, и чтобы я его больше не видел. До Рождества не отсвечивай, я все улажу.
Ответить на это можно двумя способами, но Кирк решает промолчать. Он спокойно смотрит в глаза Мердоку, стараясь не сжимать зубы слишком сильно. Не хочется, чтобы Мердок осадил его и за это. Когда тот уходит отлить, Кирк платит за них обоих наличкой с таким лицом, будто сглотнул блевоту. Никто не любит получать за косяки, но еще больше никто не любит, когда тебя затыкают, как какого-то сосунка, который посмел повысить голос на папашу. Он прижимает купюры пустым, липким стаканом, от которого за вечер чуть не отгрыз от напряга кусок, и еле отрывает задницу от нагретого стула. За окном сраная дубарина, а нала в кармане не остается даже на сиги, не то что на такси. Стоит зазеваться, одеваясь спиной к выходу, и вот Мердока уже хохоча увозят какие-то бабы на Роллс Ройсе. Грохочущий электро-диско-панк из трех нот и конвульсий драм-машины стихает, тачила уносится вниз по улице, брызнув мокрым снегом из-под колес. Снова натекает белый уличный шум, хрип блюющего болельщика Роверс в бело-зеленом шарфике за мусорными баками, ржач и едва слышные мелодии Дропкик Мерфиз из паба.
— Заебись, — бормочет Кирк себе под нос, придерживая дубовую дверь.
В морду хлещет мокрая, ледяная крошка, а потом сзади раздается сиплый окрик пастуха, чьи бараны пошли не туда. Кирк оборачивается, натыкаясь взглядом на дряхлого Тоби-гардеробщика с манерами охранника частного вытрезвителя.
— Дверь закрой, хули встал!
Охуенный четверг.
На Баггот стрит странно пусто, хотя еще нет одиннадцати. Может все дело в сраной погоде. Рядом припаркована тачка Мердока. Кирк смотрит на нее, внутренне злобно радуясь, что завтра на лобовуху присобачат штраф за неправильную парковку, засовывает руки в карманы и идет в сторону реки. Сначала он думает срезать через парк, но потом решает сесть на тридцать девятый до Наван Роуд. Главное успеть дойти за двадцать минут.
Из-за снега знобит, и сильно заплетаются ноги. Отличный день, чтобы сломать шею, навернувшись у крыльца, куда в прошлые выходные с крыши накапал гребаный Гибралтар, а потом за сутки вымерз до самой брусчатки.
Охуенный декабрь.
Дома пусто, холодно и нечего жрать. Выдохшаяся моча все еще журчит в желудке, но Кирк вопреки здравому смыслу достает из сумки фляжку и выпивает остатки вискаря, который слил на дне рождения Дилана. Желудок начинает болеть, но зато в глазах мгновенно темнеет, а это именно то, что нужно в этот ебучий четверг, чтобы забыть недавний позор в пабе и не пролежать полночи, разбирая его на кусочки и сгорая от неприязни к себе.
Проходит несколько часов мутного забытья на грани с реальностью, когда вроде и спишь, но слышишь, как проезжают машины за окном. От истеричного воя Боно все тело сковывает приступ холодной, заторможенной паники. Кирк еле продирает глаза и дрожащей рукой находит трубу в складках одеяла.
— Забери меня, — по голосу практически сразу становится ясно, что Мердок нажрался.
— Вызови такси, — хрипит Кирк, чувствуя, как сердце долбится у самого горла, — я тебе не летучая обезьяна.
— Ты что, тоже бухой? — невнятно спрашивает Мердок, глотая окончания.
— Я сплю. Вызови ебаное такси.
— Нет, — на том конце раздается тяжелый вздох и странный скрип, будто кто-то шатает старый деревянный забор. — Не могу.
Кирк молча трет глаза двумя пальцами. Он опирается на предплечье, лежа на боку, и даже так его шатает от глубины сна, из которого он до сих пор не вылез.
— Почему? — терпеливо спрашивает он.
— Я... я на ферме.
Может быть, стоило послать его нахуй, но Кирк отвечает:
— Ты же с бабами был... можешь зачекиниться?
Снова что-то скрипит, и затем слышится натужный вой ржавых петель.
— Мердок?
— Да, сейчас.
Это рыжее мудилище оказывается в полутора часах езды, на какой-то коровьей ферме в ебаном Уэстмите.
Кирк зевает, чуть не порвав рот. Глаза режет. Когда глаза режет, значит они опухли, и ты выглядишь как алкаш. Кирк даже не смотрит в зеркало, надевая пуховик поверх футболки и не переодевая пижамные штаны, просто засовывает штанины в любимые заношенные редвинги. На часах около трех, но на выходе он натыкается на соседок. Они сосутся возле окна и даже не поворачиваются, когда Кирк со всей дури хлопает дверью.
Ферма Вудлэндс должна быть где-то под Стримстауном. Бриджит из прозекторской постоянно рассказывает про плодово-ягодный питомник Келли, где покупает японские клены и клубнику. Она ездит туда с детьми, и на обратном пути они останавливаются, чтобы погладить кроликов и покормить гусей. Навигатор говорит, что между ними полтора километра. Не заблудится. Больше его беспокоят дороги. Из города он выберется быстро, а вот дальше... Если он увязнет в каком-нибудь сугробе посреди поля, Макалистер отбросит копыта. Или залезет в окно к фермерам, если от холода не откажут мозги.
В голову тут же набиваются идиотские мысли о хладном трупе в снегу и тусклом пятне рыжих, потерявших медный блеск волос. Этот козел же не может сдохнуть так просто? Наверняка выживет даже голышом на Аляске. Он же снайпер, они же часами напролет лежат на позиции. Кирк не замечает, как трубка уже холодит ухо. Второй рукой он достает из бардачка Ксанакс и хрустит им, как орехами.
— Ты быстро, — хрипит Мердок. — Тут снег пошел. Мне кажется, я встал в дерьмо.
— Я еще не приехал, — Кирк заводит машину и выезжает с парковки. — Ты не голый?
Мердок несколько секунд молчит.
— ... нет.
— Хорошо. Я скоро буду, — говорит Кирк и кладет трубку. Зачем он спросил?
По М6 он несется как угорелый, подрезая и обгоняя самых тормозных и ссыкливых. Будь у него нал, прикупил бы еще вискаря, но последний он спустил в синей яме у Барнса несколько часов назад. Завтра ему вшатают за помятый видок, но выпить сейчас хочется до трясущихся рук. Бывало и хуже, думает он. Однажды ему пришлось торчать на приеме в Либерти Холле с лютейшей похмелюги после дня рождения Лиама. Человек не знал ада, если не слушал военный оркестр после попойки. Говорят, что при входе в рай играют духовые. У Кирка эти ебаные трубы ассоциируются с Сатаной и желанием повеситься.
Когда он съезжает на Киллбеган, то снова звонит Мердоку. Тот на удивление до сих пор в говно. Триста восемьдесят девятая похожа на трассу до Белфаста, такие же частные серые и бежевые домики, заснеженные изгороди и блестящая, черная лента дороги. Когда Кирк проезжает мост и кособокую, обветшалую винокурню, снова начинается снегопад, крупный и тяжелый, который валится с неба, как перхоть с башки О’Грейди, которого недавно перевели к ним из конного подразделения.
Стримстаун — крохотная деревня, на восьмидесятом километре стоит местная школа, дальше только невзрачные хибары и мотели. Кирк поворачивает по команде навигатора на безымянную Эл 1240 и сбавляет скорость. Через триста метров он видит у забора Мердока, который стоит, закутавшись в овечью дубленку и упираясь одной ногой в забор, как сельская шмара. Рыжую башку и плечи припорошило снегом, а дым от сигареты медленно тянется вверх. Кирк тормозит рядом и чуть наклоняется, пытаясь поймать чужой взгляд. Мердок что-то набирает в телефоне и, не отрываясь от него, подходит, открывает дверь и садится на переднее сидение. От него сильно веет морозом, уши красные, как вареные раки. Кирк незаметно принюхивается. Мердок пахнет как обычно. Нет даже легкого флера женского парфюма, крови, бухла или дерьма, в которое он там якобы встал. Только его одеколон и табак. И его собственный характерный запах, за опознавание которого Кирк себя ненавидит. Ненавидит за то, что узнает его даже с закрытыми глазами.
— Какого хуя случилось? — спрашивает он, разворачиваясь на въезде на ферму.
— Китаезы, — бормочет Мердок, что-то печатая в своем Блэкбери. — Ебаный Во Шинг Шу.
— Триада, что ли?
— Тримандище, блядь, — убрав телефон в карман, Мердок лезет в карман за сигаретами, но находит только пустую пачку. Кирк шарится в своем пуховике и кидает ему на колени непочатый Кэмэл.
— Откуда они взялись вообще? Мы же вроде всех положили тогда.
— Вылупился какой-то племянник Чан Фу из Ливерпуля, — Мердок методично распаковывает сигареты, сует в рот сразу две, прикуривает. Кирк отворачивается и старается дышать глубже. — Я был в салоне с этими девками, пошел отлить. Почти с толчка меня сняли, ублюдки, ткнули в бок волыной и посадили в тачку.
— Чего хотели-то?
Мердок подносит сигарету к его рту, и Кирк обхватывает ее губами, на секунду задохнувшись, потому что холодные пальцы Мердока держат ее слишком близко к фильтру. Он касается его руки подбородком, губами. Мгновенно затягивается и сразу вытаскивает сигарету, хватается за руль. Все, что угодно, лишь бы Мердок не спалил, как он заводится с пол-оборота.
— Бабла, конечно. Еще сказал, чтобы мы свалили из Аштауна. Я послал его нахуй.
— И он увез тебя на ферму?
— Да.
— Но нахуя? Чтобы что? Грохнуть?
— У них тут рядом склад. Пустой. Привезли и показали полочки. Сказали: вот столько ты должен нам. Потом высадили на мосту через Гейджборо и съебались. Надо было поджечь этот сраный сарай.
— И что ты будешь делать? — Кирк чуть приоткрывает окно и стряхивает пепел в щель. Снегопад почти прекратился, в лобовое летят редкие хлопья, да и то похоже с деревьев. Мердок опускает спинку и отодвигает кресло назад, чтобы уместить длинные ноги.
— Я их раздавлю, — обещает он, выкидывая сигу за борт. Потом выпрямляется и наклоняется вперед, открывает бардачок. Шарится там, читая надписи на баночках и блистерах с колесами. У Кирка отчего-то теплеет в груди. Пачку Кэмэла Мердок кладет туда же, стрельнув себе пучок в пять-шесть штук. — Я тебя разбудил? — спрашивает он немного погодя.
— Да. Завтра приедет какой-то важный хрен из Комитета по нацбезопасности, О’Финнеган будет счастлив моей упитой роже.
— Ты пил еще где-то?
Кирку хочется ответить утвердительно, хочется напиздеть для красного словца, сказать, что тоже зависал где-то с бабами, а лучше с каким-нибудь четким парнем, хочется как-то заставить внимание Мердока застыть на нем и больше не двигаться. Он газует, выезжая на трассу, и машину слегка заносит. Мердок ничего на это не говорит, просто ждет ответа.
— Нет, — в конце концов отвечает Кирк. — Пару капель перед сном.
Мердок кладет здоровенную холодную ладонь ему на шею, пальцы залезают под ворот футболки, треплют из стороны в сторону, и Кирк чуть не сбивает указатель. Ручища, как топор палача, тяжелая, грубая и словно наэлектризованная.
— Спасибо.
Кирку кажется, что он сидит с палкой в жопе. Ему кажется, что он расслабляется, только когда пропадает тяжесть ладони с левого плеча, но это не так. Он расслабляется, только когда Мердок выходит из его машины у своего страшного стеклянного амбара, сжав на прощание его колено.
Тур: тур 1, «Волшебник Оз»
Название: mountain at my gates
Тема: Летучие обезьяны
Вид работы: проза
Сеттинг: фанфик по Майору Грому
Персонажи: Мердок/Кирк
Размер: мини, ~2000 слов
Примечание: не бечено, нецензурная лексика, ООС всего лол, слегка юст
Паб старый, как жопа Финна, и дешевый: никакого фэйсконтроля, никакого интерьера, одно дерево, ну, может, кроме красно-черной дрисни на полотне высоко за барной стойкой, где рядом с огнетушителем висят фотки Джонни Кэри, Гэри Мура и Морин О’Хары. Подарок мистеру Барнсу от Мердока. Похоже старик повесил эту хрень туда, чтобы никто не видел. Знал бы он, сколько стоит такая страхота, продал бы свой кабак и свалил нахер из этой дыры. Несмотря на солидный возраст, «Максвини» кишит разношерстной пьяной толпой. Молодежи не так много, а старперы, Кирк уверен, те же самые, что сидели здесь лет двадцать назад. Нет только иностранцев, которые обычно тусуются поближе к центру. Это место серьезное, для тех, кто решил упиться в дрова. Его хрен найдешь, если никогда не был до этого. Здесь Мердок часто назначает встречи, если не хочет палить хату. Кирк с содроганием вспоминает его уродливый аквариум над обрывом. А этот вонючий паб — что-то вроде рабочего кабинета. Самое смешное, что все алкаши вокруг об этом знают и молчат, когда мистер Макалистер сидит с кем-нибудь в дальнем углу под теликом. Малая плата, чтобы эта дыра окончательно не загнулась за долги, которые добродушно выплачивает Мердок, время от времени оставляя на чай пару-тройку тысяч евро.
Из-за очередного матча Премьер-лиги говорить приходится не очень тихо, хорошо, что их никто не слушает. За весь вечер Кирк выпивает всего пару пинт, решая не рисковать и даже не заглядывать на вторую страницу, где девственно свежая болтается на скрепке бумажка с «новинками заведения». Оттуда, похоже, никто ничего не заказывает. Все продолжают жрать проверенные колбасы и пить местную разливуху. Пару месяцев назад Кирк заметил у входа еще одно нововведение — стойку с рекламными буклетами католических тусовок на Рождество, но ее быстро вынесли вместе с дверью в ноябре, когда Шемрок Роверс всрали Финн Харпс два — три. Больше Барнс в модернизацию не ударялся.
— У тебя язык из жопы торчит, Кирк, — отвечает Мердок на яростную телегу про О’Финнегана и видео дохлых китайцев в порту. Кирк репетировал речь со вчерашнего вечера. Он до сих пор счастлив, что ни разу не запнулся за последние десять минут этой тирады, и не сразу догоняет, какой еще язык; сначала хочет сказать «тоже мне Дилан Моран» или красноречивое и емкое «заебал», но потом влетает в смысл фразы, как в фонарный столб на лошади. Мердок выразительно не моргает, глядя бешено и спокойно одновременно, как будто через пару секунд съедет с катушек и грохнет его вилкой, потом медленно допивает бутылку и, причмокнув у горлышка, добавляет: — Обратно засунь, и чтобы я его больше не видел. До Рождества не отсвечивай, я все улажу.
Ответить на это можно двумя способами, но Кирк решает промолчать. Он спокойно смотрит в глаза Мердоку, стараясь не сжимать зубы слишком сильно. Не хочется, чтобы Мердок осадил его и за это. Когда тот уходит отлить, Кирк платит за них обоих наличкой с таким лицом, будто сглотнул блевоту. Никто не любит получать за косяки, но еще больше никто не любит, когда тебя затыкают, как какого-то сосунка, который посмел повысить голос на папашу. Он прижимает купюры пустым, липким стаканом, от которого за вечер чуть не отгрыз от напряга кусок, и еле отрывает задницу от нагретого стула. За окном сраная дубарина, а нала в кармане не остается даже на сиги, не то что на такси. Стоит зазеваться, одеваясь спиной к выходу, и вот Мердока уже хохоча увозят какие-то бабы на Роллс Ройсе. Грохочущий электро-диско-панк из трех нот и конвульсий драм-машины стихает, тачила уносится вниз по улице, брызнув мокрым снегом из-под колес. Снова натекает белый уличный шум, хрип блюющего болельщика Роверс в бело-зеленом шарфике за мусорными баками, ржач и едва слышные мелодии Дропкик Мерфиз из паба.
— Заебись, — бормочет Кирк себе под нос, придерживая дубовую дверь.
В морду хлещет мокрая, ледяная крошка, а потом сзади раздается сиплый окрик пастуха, чьи бараны пошли не туда. Кирк оборачивается, натыкаясь взглядом на дряхлого Тоби-гардеробщика с манерами охранника частного вытрезвителя.
— Дверь закрой, хули встал!
Охуенный четверг.
На Баггот стрит странно пусто, хотя еще нет одиннадцати. Может все дело в сраной погоде. Рядом припаркована тачка Мердока. Кирк смотрит на нее, внутренне злобно радуясь, что завтра на лобовуху присобачат штраф за неправильную парковку, засовывает руки в карманы и идет в сторону реки. Сначала он думает срезать через парк, но потом решает сесть на тридцать девятый до Наван Роуд. Главное успеть дойти за двадцать минут.
Из-за снега знобит, и сильно заплетаются ноги. Отличный день, чтобы сломать шею, навернувшись у крыльца, куда в прошлые выходные с крыши накапал гребаный Гибралтар, а потом за сутки вымерз до самой брусчатки.
Охуенный декабрь.
Дома пусто, холодно и нечего жрать. Выдохшаяся моча все еще журчит в желудке, но Кирк вопреки здравому смыслу достает из сумки фляжку и выпивает остатки вискаря, который слил на дне рождения Дилана. Желудок начинает болеть, но зато в глазах мгновенно темнеет, а это именно то, что нужно в этот ебучий четверг, чтобы забыть недавний позор в пабе и не пролежать полночи, разбирая его на кусочки и сгорая от неприязни к себе.
Проходит несколько часов мутного забытья на грани с реальностью, когда вроде и спишь, но слышишь, как проезжают машины за окном. От истеричного воя Боно все тело сковывает приступ холодной, заторможенной паники. Кирк еле продирает глаза и дрожащей рукой находит трубу в складках одеяла.
— Забери меня, — по голосу практически сразу становится ясно, что Мердок нажрался.
— Вызови такси, — хрипит Кирк, чувствуя, как сердце долбится у самого горла, — я тебе не летучая обезьяна.
— Ты что, тоже бухой? — невнятно спрашивает Мердок, глотая окончания.
— Я сплю. Вызови ебаное такси.
— Нет, — на том конце раздается тяжелый вздох и странный скрип, будто кто-то шатает старый деревянный забор. — Не могу.
Кирк молча трет глаза двумя пальцами. Он опирается на предплечье, лежа на боку, и даже так его шатает от глубины сна, из которого он до сих пор не вылез.
— Почему? — терпеливо спрашивает он.
— Я... я на ферме.
Может быть, стоило послать его нахуй, но Кирк отвечает:
— Ты же с бабами был... можешь зачекиниться?
Снова что-то скрипит, и затем слышится натужный вой ржавых петель.
— Мердок?
— Да, сейчас.
Это рыжее мудилище оказывается в полутора часах езды, на какой-то коровьей ферме в ебаном Уэстмите.
Кирк зевает, чуть не порвав рот. Глаза режет. Когда глаза режет, значит они опухли, и ты выглядишь как алкаш. Кирк даже не смотрит в зеркало, надевая пуховик поверх футболки и не переодевая пижамные штаны, просто засовывает штанины в любимые заношенные редвинги. На часах около трех, но на выходе он натыкается на соседок. Они сосутся возле окна и даже не поворачиваются, когда Кирк со всей дури хлопает дверью.
Ферма Вудлэндс должна быть где-то под Стримстауном. Бриджит из прозекторской постоянно рассказывает про плодово-ягодный питомник Келли, где покупает японские клены и клубнику. Она ездит туда с детьми, и на обратном пути они останавливаются, чтобы погладить кроликов и покормить гусей. Навигатор говорит, что между ними полтора километра. Не заблудится. Больше его беспокоят дороги. Из города он выберется быстро, а вот дальше... Если он увязнет в каком-нибудь сугробе посреди поля, Макалистер отбросит копыта. Или залезет в окно к фермерам, если от холода не откажут мозги.
В голову тут же набиваются идиотские мысли о хладном трупе в снегу и тусклом пятне рыжих, потерявших медный блеск волос. Этот козел же не может сдохнуть так просто? Наверняка выживет даже голышом на Аляске. Он же снайпер, они же часами напролет лежат на позиции. Кирк не замечает, как трубка уже холодит ухо. Второй рукой он достает из бардачка Ксанакс и хрустит им, как орехами.
— Ты быстро, — хрипит Мердок. — Тут снег пошел. Мне кажется, я встал в дерьмо.
— Я еще не приехал, — Кирк заводит машину и выезжает с парковки. — Ты не голый?
Мердок несколько секунд молчит.
— ... нет.
— Хорошо. Я скоро буду, — говорит Кирк и кладет трубку. Зачем он спросил?
По М6 он несется как угорелый, подрезая и обгоняя самых тормозных и ссыкливых. Будь у него нал, прикупил бы еще вискаря, но последний он спустил в синей яме у Барнса несколько часов назад. Завтра ему вшатают за помятый видок, но выпить сейчас хочется до трясущихся рук. Бывало и хуже, думает он. Однажды ему пришлось торчать на приеме в Либерти Холле с лютейшей похмелюги после дня рождения Лиама. Человек не знал ада, если не слушал военный оркестр после попойки. Говорят, что при входе в рай играют духовые. У Кирка эти ебаные трубы ассоциируются с Сатаной и желанием повеситься.
Когда он съезжает на Киллбеган, то снова звонит Мердоку. Тот на удивление до сих пор в говно. Триста восемьдесят девятая похожа на трассу до Белфаста, такие же частные серые и бежевые домики, заснеженные изгороди и блестящая, черная лента дороги. Когда Кирк проезжает мост и кособокую, обветшалую винокурню, снова начинается снегопад, крупный и тяжелый, который валится с неба, как перхоть с башки О’Грейди, которого недавно перевели к ним из конного подразделения.
Стримстаун — крохотная деревня, на восьмидесятом километре стоит местная школа, дальше только невзрачные хибары и мотели. Кирк поворачивает по команде навигатора на безымянную Эл 1240 и сбавляет скорость. Через триста метров он видит у забора Мердока, который стоит, закутавшись в овечью дубленку и упираясь одной ногой в забор, как сельская шмара. Рыжую башку и плечи припорошило снегом, а дым от сигареты медленно тянется вверх. Кирк тормозит рядом и чуть наклоняется, пытаясь поймать чужой взгляд. Мердок что-то набирает в телефоне и, не отрываясь от него, подходит, открывает дверь и садится на переднее сидение. От него сильно веет морозом, уши красные, как вареные раки. Кирк незаметно принюхивается. Мердок пахнет как обычно. Нет даже легкого флера женского парфюма, крови, бухла или дерьма, в которое он там якобы встал. Только его одеколон и табак. И его собственный характерный запах, за опознавание которого Кирк себя ненавидит. Ненавидит за то, что узнает его даже с закрытыми глазами.
— Какого хуя случилось? — спрашивает он, разворачиваясь на въезде на ферму.
— Китаезы, — бормочет Мердок, что-то печатая в своем Блэкбери. — Ебаный Во Шинг Шу.
— Триада, что ли?
— Тримандище, блядь, — убрав телефон в карман, Мердок лезет в карман за сигаретами, но находит только пустую пачку. Кирк шарится в своем пуховике и кидает ему на колени непочатый Кэмэл.
— Откуда они взялись вообще? Мы же вроде всех положили тогда.
— Вылупился какой-то племянник Чан Фу из Ливерпуля, — Мердок методично распаковывает сигареты, сует в рот сразу две, прикуривает. Кирк отворачивается и старается дышать глубже. — Я был в салоне с этими девками, пошел отлить. Почти с толчка меня сняли, ублюдки, ткнули в бок волыной и посадили в тачку.
— Чего хотели-то?
Мердок подносит сигарету к его рту, и Кирк обхватывает ее губами, на секунду задохнувшись, потому что холодные пальцы Мердока держат ее слишком близко к фильтру. Он касается его руки подбородком, губами. Мгновенно затягивается и сразу вытаскивает сигарету, хватается за руль. Все, что угодно, лишь бы Мердок не спалил, как он заводится с пол-оборота.
— Бабла, конечно. Еще сказал, чтобы мы свалили из Аштауна. Я послал его нахуй.
— И он увез тебя на ферму?
— Да.
— Но нахуя? Чтобы что? Грохнуть?
— У них тут рядом склад. Пустой. Привезли и показали полочки. Сказали: вот столько ты должен нам. Потом высадили на мосту через Гейджборо и съебались. Надо было поджечь этот сраный сарай.
— И что ты будешь делать? — Кирк чуть приоткрывает окно и стряхивает пепел в щель. Снегопад почти прекратился, в лобовое летят редкие хлопья, да и то похоже с деревьев. Мердок опускает спинку и отодвигает кресло назад, чтобы уместить длинные ноги.
— Я их раздавлю, — обещает он, выкидывая сигу за борт. Потом выпрямляется и наклоняется вперед, открывает бардачок. Шарится там, читая надписи на баночках и блистерах с колесами. У Кирка отчего-то теплеет в груди. Пачку Кэмэла Мердок кладет туда же, стрельнув себе пучок в пять-шесть штук. — Я тебя разбудил? — спрашивает он немного погодя.
— Да. Завтра приедет какой-то важный хрен из Комитета по нацбезопасности, О’Финнеган будет счастлив моей упитой роже.
— Ты пил еще где-то?
Кирку хочется ответить утвердительно, хочется напиздеть для красного словца, сказать, что тоже зависал где-то с бабами, а лучше с каким-нибудь четким парнем, хочется как-то заставить внимание Мердока застыть на нем и больше не двигаться. Он газует, выезжая на трассу, и машину слегка заносит. Мердок ничего на это не говорит, просто ждет ответа.
— Нет, — в конце концов отвечает Кирк. — Пару капель перед сном.
Мердок кладет здоровенную холодную ладонь ему на шею, пальцы залезают под ворот футболки, треплют из стороны в сторону, и Кирк чуть не сбивает указатель. Ручища, как топор палача, тяжелая, грубая и словно наэлектризованная.
— Спасибо.
Кирку кажется, что он сидит с палкой в жопе. Ему кажется, что он расслабляется, только когда пропадает тяжесть ладони с левого плеча, но это не так. Он расслабляется, только когда Мердок выходит из его машины у своего страшного стеклянного амбара, сжав на прощание его колено.
@темы: проза, русский язык, распиши писало 2017, распиши писало 2017 тур 1
-
-
27.03.2017 в 23:12Спасибо!
-
-
27.03.2017 в 23:21-
-
29.03.2017 в 05:40-
-
30.03.2017 в 02:37спасибо за крутой текст