Автор: Hisana Runryuu
Тур: тур 2, «Русские народные сказки»
Название: утро невозможно остановить
Тема: Кощей Бессмертный; Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что; Солнце, Месяц и Ворон Воронович
Вид работы: проза, драма
Сеттинг: ориджинал
Персонажи: Кэл, Лия, Мэй, упоминание персонажей предыдущих частей
Размер: мини, 1601 слов
Примечание: читать дальшеДоп. челлендж — написать весь флешмоб в одной вселенной :"D Предыдущие части — 1, 2, 3, 4, 5, 6. Мэй — жирнейшая отсылка к Night in the Woods. Использованные в тексте стихотворения: раз (автор Лемерт), два (автор R_o_s_e_b_u_d), три (автор Deacon).
Пояснение тем; лучше читать после самого ориджаПояснение тем: Я очень долго думала, что же такое извлечь из этих сказок, и извлеклось у меня следующее:
— (Само)обман раскрывается. Eventually. («Кощей Бессмертный», «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что», «Солнце, Месяц и Ворон Воронович»)
— Сущность (уязвимость) скрыта за многими слоями. Но до нее все равно можно добраться. («Кощей Бессмертный»)
— Люди любят перекладывать с больной головы на здоровую. («Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что»)
— Смерть приходит тогда, когда ей вздумается. («Солнце, Месяц и Ворон Воронович»)
Я попыталась хоть немного затронуть каждую из получившихся подтем. Надеюсь, мне это удалось :"D
Не говори, не думай, по имени не зови,
старые сказки замешаны на крови,
старые сказки знают: не верь приходящим с севера,
двери закрой, постучи по дереву, нить порви.
Утро приходит ознобом и небом серым,
утро невозможно остановить.
Огонь в камине его нового дома в какой-то момент неожиданно ярко вспыхивает; Кэлу даже не нужно оборачиваться — он и так чувствует, что Лия теперь стоит у него за спиной.
Она молчит, и Кэл не может понять, угнетает его это молчание или нет. Раньше, до Рэвенгласа, наверняка бы угнетало. Тогда молчание значило неизвестность, невозможность понять, что думает собеседник, не оплошал ли сам Кэл в разговоре...
Теперь ему все равно.
Он садится, переворачивает сумку вверх дном и вытряхивает свои немногочисленные пожитки: мешочек с деньгами, карту Сказителей и список городов, о которых, по словам Ярнама, спрашивал отец.
Воспоминания об отце отчего-то неожиданно больно ранят; на мгновение Кэлу хочется сорвать с шеи отцовский амулет и выбросить его в окно. Всё началось именно из-за него. Может, ничего бы не произошло, не исчезни отец однажды. И тогда... никто бы...
— Что ты делаешь?
Кэл едва заметно вздрагивает от голоса Лии и опускает взгляд. В руках он держит порванный на множество кусков список; у Кэла не получается разорвать их еще раз, и он кидает их в камин. Пламя жадно набрасывается на бумагу; мелкие клочки, шипя, сгорают, едва успев вспыхнуть, и Кэлу кажется, будто огонь раздраженно фырчит, выражая недовольство тем, что ему скормили.
С этим путешествием пора закачивать. Все равно Кэл не знает, куда и зачем идти.
Кэл берет в руки карту, разглядывая ее в последний раз. Когда-то — кажется, целую вечность назад, — ее дал Фэлан, слепой Сказитель, который не сразу смог разглядеть обман за своим горем, который поверил Зверю на слово, поверил, что погибшие собаки вернулись к жизни, и жил счастливо. До тех пор, пока не пришел Кэл. До тех пор, пока он не разрушил чужую жизнь своей нерешительностью и бездействием.
Когда Кэл готовится бросить карту в камин, на его плечо ложится рука Лии.
— Не надо.
Кэл наконец оборачивается к ней, недоуменно поднимая брови. Он не находит сил спросить словами, но этого и не нужно.
— Это ведь Ярнама, да? — Лия мягко вынимает карту из его рук и начинает рассматривать; на ее лице застывает какое-то выражение, которое Кэл не может распознать. — Он любил ей хвастаться, пока занимался Сказительством. Пока не остановился в Гримсби.
У него нет сил поправлять ее или возражать, и он просто отворачивается обратно к камину. Над пламенем витают черные хлопья.
— Ты знаешь, что Гримсби сгорел? — тихо говорит Лия.
Кэл, скорчившись у огня, молчит.
Время сливается в один сплошной нескончаемый день. Один сплошной нескончаемый кошмар.
Каждый день настолько похож на предыдущий, что Кэл едва их помнит. Иногда он приходит к Лие; они молчат, пока Кэл не уходит к себе домой на другом конце Уэйкфилда, понимая, что еще не готов разговаривать. Лия не торопит его и, видимо, просто терпеливо ждет.
Очередное утро оказывается холодным, серым и туманным; мороз просачивается сквозь плотную ткань рубашки, и Кэл ускоряет шаг, размышляя над тем, сможет ли он сегодня переступить через себя и наконец заговорить о том, что его сюда привело. Он все еще не может до конца понять, почему не хочет делиться своими мыслями. Ему вообще мало чего хочется в последнее время.
— Эй, осторожно!
Он врезается в кого-то маленького и хрупкого прежде, чем успевает остановиться. Этим «кем-то» оказывается незнакомая девочка с растрепанными короткими темными волосами и пронзительным взглядом. Она вскакивает на ноги прежде, чем Кэл успевает помочь ей подняться.
— Прости. Эм, — голос у него хриплый от долгого молчания; он прокашливается, пытаясь придумать, с чего начать, — здравствуй, девочка.
Сказав это, Кэл немедленно чувствует себя глупо. В голове звучало лучше.
— Здравствуй, взрослый, — ядовито отвечает девочка. Кэл тут же ощущает себя еще растеряннее.
— Эмм... Как тебя зовут?
— Мэй.
— Мей?
— Мэй, — голос девочки начинает подрагивать от злости; кажется, такая ситуация возникает уже не первый раз в ее жизни и успела изрядно поднадоесть. Кэл решает на всякий случай не называть ее по имени.
— Кхм, в любом случае... Что ты здесь делаешь совсем одна?
— Меня здесь родители ждут. Наверное, просто... — голос Мэй лишь на мгновение искажается неуверенностью, —забыли встретить.
В сердце Кэла начинает скрестись какое-то неприятное предчувствие; он спрашивает, почти уверенный в ответе:
— А «здесь» — это где?
— Ну, здесь, — Мэй хмурится и для убедительности топает ножкой по криво уложенной мостовой. — В Гримсби.
— В Гримсби, — повторяет Кэл. У него внутри всё леденеет. — И давно они тебя ждут?
— А? — Мэй с резко изменившимся выражением лица делает едва заметный шаг назад, и Кэл не выдерживает.
— Это не Гримсби, Мей, или как там тебя. Это Уэйкфилд. Слышала про него? Это город, в который приходят все, кто потерял смысл жизни, кто разочаровался в себе, в близких, в том, что делает, — да в чем угодно! — он уже почти кричит. — Сюда не приходят просто так! Здесь, море его разнеси, эпидемия апатии! Ты знаешь, что такое эпидемия? А что такое апатия, знаешь, а?! — Кэл замолкает. В горле у него сухо, когда он тихо, как Лия тогда, у камина, произносит:
— Ты ведь знаешь, что Гримсби сгорел?
Мэй тихонько, будто боясь разозлить его еще больше, поскуливает, спрятав лицо в ладонях; время от времени ее плечи судорожно вздрагивают, и к кончику носа стекают и падают вниз крупные капли.
В какой-то момент Кэл видит в ней себя.
«Поздравляю», — деловито скажет ему чуть позже Лия, уводя плачущую Мэй вглубь своего дома; Кэл так и не поймет, с чем.
Кэл глубоко вдыхает. Он уже несколько раз набирал в грудь воздуха, собираясь начать разговор, но в итоге просто тяжело вздыхал и возвращался к рассматриванию огня в камине дома Лии, злясь на себя и свою нерешительность.
— Знаешь, — наконец глухо начинает он; Лия застывает: нож в ее руках замирает, так и не опустившись на кусок мяса. — я часто думаю — а если бы тогда я действовал по-другому?
Лия едва слышно вздыхает и продолжает нарезку; в котелке в камине булькает закипевшая вода.
— Просто... Слишком много смертей. Слишком... И так... — Кэл пытается подобрать нужное слово, — не знаю, несправедливо, что ли. И... Как бы я ни пытался, я ничего не могу сделать, ничего не могу изменить, и, и они умирают. И, — Кэл вспоминает Витта, и к горлу подкатывает комок. — И так рано и ни за что... — Кэл запутывается в словах и замолкает, отвернувшись к огню.
— Знаешь, — говорит Лия, не отвлекаясь от нарезки, — когда-то давно, когда я еще не писала, а просто собирала сказки вместе с Ярнамом, мы наткнулись на одну очень забавную. Не помню, как называется, но сюжет у нее такой — рассыпал однажды старик крупу, которую нес домой, и говорит: «Вот бы мне помогли Солнце, Луна и Ворон ее собрать». Не спрашивай, как, но как-то они помогли ему, а взамен взяли у него дочерей в жены. Пошел старик по зятьям смотреть, как у кого живется. И вроде хорошо у них жилось, со своими особенностями; пытался старик жить так же, да что-то не получалось. И вот в конце сказки он приходит к Ворону, и тот приглашает его поспать на жердочке. Не спрашивай, как, но они засыпают, а как только засыпают, оба падают и разбиваются. Конец.
Повисает недолгое молчание; затем Кэл осторожно произносит:
— Эм-м-м, боюсь, не понимаю, к чему это.
Какое-то время Лия молчит, затем широко улыбается.
— Дурачок ты, — бросает она коротко и по-дружески подзуживающе; почему-то после этих слов Кэлу становится легче.
— Ну как, думаешь двинуться дальше за тем, что искал?
Кэл чувствует на себе пристальный взгляд Лии и потому отвечает не сразу.
— Я... Не знаю. Раньше я примерно понимал, куда мне идти, а сейчас... — Кэл качает головой; с каждым словом ему одновременно труднее и легче продолжать. — Я даже не знаю наверняка, что ищу — море, существо оттуда или правду о том, что случилось с отцом. Я даже не уверен, что это существо — гиппокампус — именно из моря. Вдруг там всё давным-давно вымерло, а я просто гоняюсь непонятно за чем...
Лия скидывает нарезанное мясо в котелок и начинает медленно помешивать варево; пламя в камине загорается ярче и вытягивается вдоль стенок котла.
— Ну, сама я тут тебе мало чем могу помочь. Но я знаю одного человека — Грегори его зовут, — который изучал море, несмотря на запрет. Помнится, он говорил что-то в духе «жизнь есть везде, а значит, и в море тоже». Попробуй поискать его в Торнбридже. Карта на столе, — не глядя подсказывает она, пока Кэл пытается придумать подходящий вопрос.
Спустя пару минут Лия поворачивается к Кэлу, когда тот уже стоит у двери. Она грустно улыбается.
— Мы с Мэй проследим, чтобы твой дом никто не занимал. Заходи, если будешь неподалеку.
Последние слова заглушает закрывшаяся дверь; Кэл торопится к себе, торопится схватить сумку и припасы и снова отправиться в путь.
Чувство тоски в сердце, бывшее компасом к морю, молчит, но Кэл и так знает, куда ему теперь нужно идти.
Если ночь, холоднее майской, устроит бал,
И смеющийся месяц внезапно заточит нож,
Я хочу, чтоб ты помнил, а лучше — железно знал:
В наших сказках всегда было больше, чем просто ложь.
Тур: тур 2, «Русские народные сказки»
Название: утро невозможно остановить
Тема: Кощей Бессмертный; Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что; Солнце, Месяц и Ворон Воронович
Вид работы: проза, драма
Сеттинг: ориджинал
Персонажи: Кэл, Лия, Мэй, упоминание персонажей предыдущих частей
Размер: мини, 1601 слов
Примечание: читать дальшеДоп. челлендж — написать весь флешмоб в одной вселенной :"D Предыдущие части — 1, 2, 3, 4, 5, 6. Мэй — жирнейшая отсылка к Night in the Woods. Использованные в тексте стихотворения: раз (автор Лемерт), два (автор R_o_s_e_b_u_d), три (автор Deacon).
Пояснение тем; лучше читать после самого ориджаПояснение тем: Я очень долго думала, что же такое извлечь из этих сказок, и извлеклось у меня следующее:
— (Само)обман раскрывается. Eventually. («Кощей Бессмертный», «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что», «Солнце, Месяц и Ворон Воронович»)
— Сущность (уязвимость) скрыта за многими слоями. Но до нее все равно можно добраться. («Кощей Бессмертный»)
— Люди любят перекладывать с больной головы на здоровую. («Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что»)
— Смерть приходит тогда, когда ей вздумается. («Солнце, Месяц и Ворон Воронович»)
Я попыталась хоть немного затронуть каждую из получившихся подтем. Надеюсь, мне это удалось :"D
Не говори, не думай, по имени не зови,старые сказки замешаны на крови,
старые сказки знают: не верь приходящим с севера,
двери закрой, постучи по дереву, нить порви.
Утро приходит ознобом и небом серым,
утро невозможно остановить.
***
Март несет в себе радость, рассветов песнь,
Ноябрям оставляя тоску и тлен...
Но ноябрь случается чаще, за год раз шесть,
Унося все, чему не найти замен.
Ноябрям оставляя тоску и тлен...
Но ноябрь случается чаще, за год раз шесть,
Унося все, чему не найти замен.
Огонь в камине его нового дома в какой-то момент неожиданно ярко вспыхивает; Кэлу даже не нужно оборачиваться — он и так чувствует, что Лия теперь стоит у него за спиной.
Она молчит, и Кэл не может понять, угнетает его это молчание или нет. Раньше, до Рэвенгласа, наверняка бы угнетало. Тогда молчание значило неизвестность, невозможность понять, что думает собеседник, не оплошал ли сам Кэл в разговоре...
Теперь ему все равно.
Он садится, переворачивает сумку вверх дном и вытряхивает свои немногочисленные пожитки: мешочек с деньгами, карту Сказителей и список городов, о которых, по словам Ярнама, спрашивал отец.
Воспоминания об отце отчего-то неожиданно больно ранят; на мгновение Кэлу хочется сорвать с шеи отцовский амулет и выбросить его в окно. Всё началось именно из-за него. Может, ничего бы не произошло, не исчезни отец однажды. И тогда... никто бы...
— Что ты делаешь?
Кэл едва заметно вздрагивает от голоса Лии и опускает взгляд. В руках он держит порванный на множество кусков список; у Кэла не получается разорвать их еще раз, и он кидает их в камин. Пламя жадно набрасывается на бумагу; мелкие клочки, шипя, сгорают, едва успев вспыхнуть, и Кэлу кажется, будто огонь раздраженно фырчит, выражая недовольство тем, что ему скормили.
С этим путешествием пора закачивать. Все равно Кэл не знает, куда и зачем идти.
Кэл берет в руки карту, разглядывая ее в последний раз. Когда-то — кажется, целую вечность назад, — ее дал Фэлан, слепой Сказитель, который не сразу смог разглядеть обман за своим горем, который поверил Зверю на слово, поверил, что погибшие собаки вернулись к жизни, и жил счастливо. До тех пор, пока не пришел Кэл. До тех пор, пока он не разрушил чужую жизнь своей нерешительностью и бездействием.
Когда Кэл готовится бросить карту в камин, на его плечо ложится рука Лии.
— Не надо.
Кэл наконец оборачивается к ней, недоуменно поднимая брови. Он не находит сил спросить словами, но этого и не нужно.
— Это ведь Ярнама, да? — Лия мягко вынимает карту из его рук и начинает рассматривать; на ее лице застывает какое-то выражение, которое Кэл не может распознать. — Он любил ей хвастаться, пока занимался Сказительством. Пока не остановился в Гримсби.
У него нет сил поправлять ее или возражать, и он просто отворачивается обратно к камину. Над пламенем витают черные хлопья.
— Ты знаешь, что Гримсби сгорел? — тихо говорит Лия.
Кэл, скорчившись у огня, молчит.
***
Март пылится на полке, вписанный в календарь
Как насмешка над всем, что любил твой потухший взгляд.
Сто какой-то ноябрь щедро ссыпает в дар
Все, чего ты хотел, измаранное в углях.
Как насмешка над всем, что любил твой потухший взгляд.
Сто какой-то ноябрь щедро ссыпает в дар
Все, чего ты хотел, измаранное в углях.
Время сливается в один сплошной нескончаемый день. Один сплошной нескончаемый кошмар.
Каждый день настолько похож на предыдущий, что Кэл едва их помнит. Иногда он приходит к Лие; они молчат, пока Кэл не уходит к себе домой на другом конце Уэйкфилда, понимая, что еще не готов разговаривать. Лия не торопит его и, видимо, просто терпеливо ждет.
Очередное утро оказывается холодным, серым и туманным; мороз просачивается сквозь плотную ткань рубашки, и Кэл ускоряет шаг, размышляя над тем, сможет ли он сегодня переступить через себя и наконец заговорить о том, что его сюда привело. Он все еще не может до конца понять, почему не хочет делиться своими мыслями. Ему вообще мало чего хочется в последнее время.
— Эй, осторожно!
Он врезается в кого-то маленького и хрупкого прежде, чем успевает остановиться. Этим «кем-то» оказывается незнакомая девочка с растрепанными короткими темными волосами и пронзительным взглядом. Она вскакивает на ноги прежде, чем Кэл успевает помочь ей подняться.
— Прости. Эм, — голос у него хриплый от долгого молчания; он прокашливается, пытаясь придумать, с чего начать, — здравствуй, девочка.
Сказав это, Кэл немедленно чувствует себя глупо. В голове звучало лучше.
— Здравствуй, взрослый, — ядовито отвечает девочка. Кэл тут же ощущает себя еще растеряннее.
— Эмм... Как тебя зовут?
— Мэй.
— Мей?
— Мэй, — голос девочки начинает подрагивать от злости; кажется, такая ситуация возникает уже не первый раз в ее жизни и успела изрядно поднадоесть. Кэл решает на всякий случай не называть ее по имени.
— Кхм, в любом случае... Что ты здесь делаешь совсем одна?
— Меня здесь родители ждут. Наверное, просто... — голос Мэй лишь на мгновение искажается неуверенностью, —забыли встретить.
В сердце Кэла начинает скрестись какое-то неприятное предчувствие; он спрашивает, почти уверенный в ответе:
— А «здесь» — это где?
— Ну, здесь, — Мэй хмурится и для убедительности топает ножкой по криво уложенной мостовой. — В Гримсби.
— В Гримсби, — повторяет Кэл. У него внутри всё леденеет. — И давно они тебя ждут?
— А? — Мэй с резко изменившимся выражением лица делает едва заметный шаг назад, и Кэл не выдерживает.
— Это не Гримсби, Мей, или как там тебя. Это Уэйкфилд. Слышала про него? Это город, в который приходят все, кто потерял смысл жизни, кто разочаровался в себе, в близких, в том, что делает, — да в чем угодно! — он уже почти кричит. — Сюда не приходят просто так! Здесь, море его разнеси, эпидемия апатии! Ты знаешь, что такое эпидемия? А что такое апатия, знаешь, а?! — Кэл замолкает. В горле у него сухо, когда он тихо, как Лия тогда, у камина, произносит:
— Ты ведь знаешь, что Гримсби сгорел?
Мэй тихонько, будто боясь разозлить его еще больше, поскуливает, спрятав лицо в ладонях; время от времени ее плечи судорожно вздрагивают, и к кончику носа стекают и падают вниз крупные капли.
В какой-то момент Кэл видит в ней себя.
«Поздравляю», — деловито скажет ему чуть позже Лия, уводя плачущую Мэй вглубь своего дома; Кэл так и не поймет, с чем.
***
Пустота наказуема гнездами пауков,
Что плетут и плетут бога, любовь и веру.
С потолка стекает сущность всех потолков
И дробится в тысячи измерений.
Вот в одном ты смотрел, хоть больше не мог не смотреть.
А в другом отвернулся, до смерти испугавшись.
Март приходит под утро, пахнет совсем как смерть.
Пахнет твоим ноябрьским настоящим.
Что плетут и плетут бога, любовь и веру.
С потолка стекает сущность всех потолков
И дробится в тысячи измерений.
Вот в одном ты смотрел, хоть больше не мог не смотреть.
А в другом отвернулся, до смерти испугавшись.
Март приходит под утро, пахнет совсем как смерть.
Пахнет твоим ноябрьским настоящим.
Кэл глубоко вдыхает. Он уже несколько раз набирал в грудь воздуха, собираясь начать разговор, но в итоге просто тяжело вздыхал и возвращался к рассматриванию огня в камине дома Лии, злясь на себя и свою нерешительность.
— Знаешь, — наконец глухо начинает он; Лия застывает: нож в ее руках замирает, так и не опустившись на кусок мяса. — я часто думаю — а если бы тогда я действовал по-другому?
Лия едва слышно вздыхает и продолжает нарезку; в котелке в камине булькает закипевшая вода.
— Просто... Слишком много смертей. Слишком... И так... — Кэл пытается подобрать нужное слово, — не знаю, несправедливо, что ли. И... Как бы я ни пытался, я ничего не могу сделать, ничего не могу изменить, и, и они умирают. И, — Кэл вспоминает Витта, и к горлу подкатывает комок. — И так рано и ни за что... — Кэл запутывается в словах и замолкает, отвернувшись к огню.
— Знаешь, — говорит Лия, не отвлекаясь от нарезки, — когда-то давно, когда я еще не писала, а просто собирала сказки вместе с Ярнамом, мы наткнулись на одну очень забавную. Не помню, как называется, но сюжет у нее такой — рассыпал однажды старик крупу, которую нес домой, и говорит: «Вот бы мне помогли Солнце, Луна и Ворон ее собрать». Не спрашивай, как, но как-то они помогли ему, а взамен взяли у него дочерей в жены. Пошел старик по зятьям смотреть, как у кого живется. И вроде хорошо у них жилось, со своими особенностями; пытался старик жить так же, да что-то не получалось. И вот в конце сказки он приходит к Ворону, и тот приглашает его поспать на жердочке. Не спрашивай, как, но они засыпают, а как только засыпают, оба падают и разбиваются. Конец.
Повисает недолгое молчание; затем Кэл осторожно произносит:
— Эм-м-м, боюсь, не понимаю, к чему это.
Какое-то время Лия молчит, затем широко улыбается.
— Дурачок ты, — бросает она коротко и по-дружески подзуживающе; почему-то после этих слов Кэлу становится легче.
— Ну как, думаешь двинуться дальше за тем, что искал?
Кэл чувствует на себе пристальный взгляд Лии и потому отвечает не сразу.
— Я... Не знаю. Раньше я примерно понимал, куда мне идти, а сейчас... — Кэл качает головой; с каждым словом ему одновременно труднее и легче продолжать. — Я даже не знаю наверняка, что ищу — море, существо оттуда или правду о том, что случилось с отцом. Я даже не уверен, что это существо — гиппокампус — именно из моря. Вдруг там всё давным-давно вымерло, а я просто гоняюсь непонятно за чем...
Лия скидывает нарезанное мясо в котелок и начинает медленно помешивать варево; пламя в камине загорается ярче и вытягивается вдоль стенок котла.
— Ну, сама я тут тебе мало чем могу помочь. Но я знаю одного человека — Грегори его зовут, — который изучал море, несмотря на запрет. Помнится, он говорил что-то в духе «жизнь есть везде, а значит, и в море тоже». Попробуй поискать его в Торнбридже. Карта на столе, — не глядя подсказывает она, пока Кэл пытается придумать подходящий вопрос.
Спустя пару минут Лия поворачивается к Кэлу, когда тот уже стоит у двери. Она грустно улыбается.
— Мы с Мэй проследим, чтобы твой дом никто не занимал. Заходи, если будешь неподалеку.
Последние слова заглушает закрывшаяся дверь; Кэл торопится к себе, торопится схватить сумку и припасы и снова отправиться в путь.
Чувство тоски в сердце, бывшее компасом к морю, молчит, но Кэл и так знает, куда ему теперь нужно идти.
Если ночь, холоднее майской, устроит бал,
И смеющийся месяц внезапно заточит нож,
Я хочу, чтоб ты помнил, а лучше — железно знал:
В наших сказках всегда было больше, чем просто ложь.
@темы: проза, русский язык, распиши писало 2017, распиши писало 2017 тур 2
-
-
21.05.2017 в 17:10прям хорошо написано
-
-
21.05.2017 в 20:52спасибо х)