Автор: feyra
Тур: тур 1, «Темно снаружи»
Название: лет двенадцать минуло
Тема: бродяги
Вид работы: стихи
Сеттинг: ориджинал
Персонажи: —
прикоснуться
Лет двенадцать минуло, как ушел
Из родного дома охотник Эссе,
Натянув на голову капюшон
И без слова скрывшись под сенью леса.
Хорошо стрелял и читал следы
Да капканы ставил. Был ловкий малый.
Но воды с тех пор утекло немало —
Больше кровушки, чем воды.
* * *
Кого ни спроси — дороги домой не знает. Честно сказать, к подобному я привык. Те, кто воюет, свое не опишут знамя, клич боевой сменив на звериный рык. Песни да сказки прошлое восхваляют, не говоря о будущем ничего. Боги его на битву благословляют: он умирает, мир рушится без него. Бредово звучит, и выглядит не иначе. Кого ни спроси — все ждут кораблей в порту. Сидя в углу таверны, ребенок плачет. Привкус вины горчит у меня во рту. Мальчишка — лет десять — не знает, куда податься, во тьме безысходности выход не находя. Город хоронит тех, кто решит остаться, песнь погребальную чайки по ним галдят.
Хватка крепка клыков и когтей незримых, что норовит за шкирку прижать к земле. Выжить бывает просто необходимо. Если захочешь жить — то привыкнешь к ней.
Город кишит преступниками, как улей, в жертву всех слабых безжалостно принося. Кто выбраться смог — обратно бы не вернулись, а те, кто вернулся, в петлях давно висят. Есть капитан один, чей кораблик утлый часто выходит в море на целый день. Солнце ласкает палубу рано утром и паруса на город бросают тень.
Зовут его Берт. Старик, на весь мир брюзжащий, редко кому позволит заговорить. Голос, порою старчески дребезжащий, как колокольчик мятый в ушах звенит. «В мои времена все было совсем иначе». Ты знаешь и сам: твои времена прошли. На лавке в углу таверны ребенок плачет да в очаге неслышно трещат угли.
Старый моряк выходит на шхуне в море, печатью рассвета «Рыжую» осветив. Добрые люди в городе не в фаворе, честные люди в городе не в чести.
Контрабандным товаром забиты мешки и трюмы, в ящиках спрятались несколько человек. У штурвала стоит его капитан угрюмый, из-под ладони задумчиво смотрит вверх. Этот город его без радости провожает, собаки на пристани брешут уныло вслед. Чуть ниже всплывает ящика остов ржавый, сквозь толстые прутья виден чужой скелет.
Лет восемь уже слежу я, как город дохнет, не ускоряя, не замедляя шаг. На улицу выйдя, я сделал глубокий вдох, но воздух наполнил легкие не спеша. Он пахнет теплом и солью, водой морскою, гнилью и чем-то сладким. Летает пух.
Каждый, кто жил и был умерщвлен тоскою, поднялся со дна и вскоре на солнце вспух.
Порою ночной поет здесь частенько Линна, голосом ломким мотивчики выводя. Вечер прошел, ночь кажется слишком длинной, раны былые молчанием бередя. Линна красива — разве что шрам на горле с обликом нежным входит легко в контраст. Песни ее — о радости и о горе. Чаще о горе, как и в последний раз.
Была бы певичкой — жила б в нищете убогой, верность кому-то на смертном одре храня. Ходит по струнам, мозолями раня ноги, и струны судьбы чуть слышно вокруг звенят. Кого б ни любила — сгинули без остатка, сердце на части мелкие расколов.
Воздух приморский пахнет так сладко-сладко, что даже дышать становится тяжело.
Песней торгуя, сложно ли заработать? Линна поет, медяшки до дрожи сжав. Телом торгуя, сложно найти кого-то, от кого без оглядки не хочется убежать? Взрослая женщина, опытная и злая — как устоять и ближе не подойти? Серде от частых горестей замерзает, вряд ли костер получится развести.
Теплая грудь и бархат ладоней мягкий стоит гораздо больше, чем я даю. Но Линна поет — по-прежнему все в порядке и, если любовь проснется, я устою, так же, как раньше смог устоять уже я. Дорога ведет вперед, уводя в петлю.
Тонкие пальцы мнут воротник у шеи, шрам открывая взгляду, и я смотрю.
Город прогнил насквозь, но еще не вымер, бешенством тихим жителей заразив. Те, кто остался в этом краю живыми, не захлебнувшись в чувствах чужих грязи, смотрят вокруг себя ошалело-дерзко, делают шаг от «господи» до «прости». Чувство вины скребется в грудине мерзко, но в жертву ему мне нечего принести.
Пристань пустует, чайки галдят крикливо, слышится смутно: «примет живых земля». Суд, что считался некогда справедливым, на дно опустился к рыбам и кораблям. Плачет в углу таверны мой отпрыск глупый, ложью не в силах истину запятнать.
Линна поет, а я улыбаюсь скупо, по камешку крошится треснувшая стена.
Утро приходит снова, омыв причалы холодной, едва ли вспенившейся волной. Жизнь призывает все начинать с начала, делая то же, что годы назад со мной, с теми, кто дорог мне и кто мне не дорог. Страшно? Нисколько. Сын ли, жена ли, брат — смерть надо всеми свой растянула полог, не разбираясь слепо, кто виноват.
Десять печальных лет. Тупики, тропинки, капканы судьбы, стоящие на пути. Я научился быть невозможно гибким, чтобы их все по краешку обойти. Город, что стал мне домом, сильней разросся, и в кабаке в порту появился Берт.
Я долгое время был у него матросом, а после сошел на землю и дал обет.
Годы бродячей жизни остались в прошлом, дав мне возможность (если бы) отдохнуть. Жить в этом месте попросту невозможно, снова и снова мечтая пуститься в путь. Линна — моя награда, моя свобода — недостижима, не идеальна, не... Город во мне давно воспитал породу, не избивая палками по спине.
Каждое утро из зеркала смотрит некто, смутно похожий, кажется, на меня. Дорога легла под ноги когда-то, где-то, с тех самых пор от горя в пути храня.
Но путь завершен. Бег времени остановлен.
Сломан мой лук, давно уже пуст колчан. Старое имя в памяти всплыло снова, ржавой струною в голосе зазвучав.
* * *
... Лет двенадцать минуло, посчитай,
Как ушел из дома охотник Эссе.
Утекло немало... вам интересно?
Или вы не слушали ни черта?
Тур: тур 1, «Темно снаружи»
Название: лет двенадцать минуло
Тема: бродяги
Вид работы: стихи
Сеттинг: ориджинал
Персонажи: —
прикоснуться
Лет двенадцать минуло, как ушел
Из родного дома охотник Эссе,
Натянув на голову капюшон
И без слова скрывшись под сенью леса.
Хорошо стрелял и читал следы
Да капканы ставил. Был ловкий малый.
Но воды с тех пор утекло немало —
Больше кровушки, чем воды.
* * *
Кого ни спроси — дороги домой не знает. Честно сказать, к подобному я привык. Те, кто воюет, свое не опишут знамя, клич боевой сменив на звериный рык. Песни да сказки прошлое восхваляют, не говоря о будущем ничего. Боги его на битву благословляют: он умирает, мир рушится без него. Бредово звучит, и выглядит не иначе. Кого ни спроси — все ждут кораблей в порту. Сидя в углу таверны, ребенок плачет. Привкус вины горчит у меня во рту. Мальчишка — лет десять — не знает, куда податься, во тьме безысходности выход не находя. Город хоронит тех, кто решит остаться, песнь погребальную чайки по ним галдят.
Хватка крепка клыков и когтей незримых, что норовит за шкирку прижать к земле. Выжить бывает просто необходимо. Если захочешь жить — то привыкнешь к ней.
Город кишит преступниками, как улей, в жертву всех слабых безжалостно принося. Кто выбраться смог — обратно бы не вернулись, а те, кто вернулся, в петлях давно висят. Есть капитан один, чей кораблик утлый часто выходит в море на целый день. Солнце ласкает палубу рано утром и паруса на город бросают тень.
Зовут его Берт. Старик, на весь мир брюзжащий, редко кому позволит заговорить. Голос, порою старчески дребезжащий, как колокольчик мятый в ушах звенит. «В мои времена все было совсем иначе». Ты знаешь и сам: твои времена прошли. На лавке в углу таверны ребенок плачет да в очаге неслышно трещат угли.
Старый моряк выходит на шхуне в море, печатью рассвета «Рыжую» осветив. Добрые люди в городе не в фаворе, честные люди в городе не в чести.
Контрабандным товаром забиты мешки и трюмы, в ящиках спрятались несколько человек. У штурвала стоит его капитан угрюмый, из-под ладони задумчиво смотрит вверх. Этот город его без радости провожает, собаки на пристани брешут уныло вслед. Чуть ниже всплывает ящика остов ржавый, сквозь толстые прутья виден чужой скелет.
Лет восемь уже слежу я, как город дохнет, не ускоряя, не замедляя шаг. На улицу выйдя, я сделал глубокий вдох, но воздух наполнил легкие не спеша. Он пахнет теплом и солью, водой морскою, гнилью и чем-то сладким. Летает пух.
Каждый, кто жил и был умерщвлен тоскою, поднялся со дна и вскоре на солнце вспух.
Порою ночной поет здесь частенько Линна, голосом ломким мотивчики выводя. Вечер прошел, ночь кажется слишком длинной, раны былые молчанием бередя. Линна красива — разве что шрам на горле с обликом нежным входит легко в контраст. Песни ее — о радости и о горе. Чаще о горе, как и в последний раз.
Была бы певичкой — жила б в нищете убогой, верность кому-то на смертном одре храня. Ходит по струнам, мозолями раня ноги, и струны судьбы чуть слышно вокруг звенят. Кого б ни любила — сгинули без остатка, сердце на части мелкие расколов.
Воздух приморский пахнет так сладко-сладко, что даже дышать становится тяжело.
Песней торгуя, сложно ли заработать? Линна поет, медяшки до дрожи сжав. Телом торгуя, сложно найти кого-то, от кого без оглядки не хочется убежать? Взрослая женщина, опытная и злая — как устоять и ближе не подойти? Серде от частых горестей замерзает, вряд ли костер получится развести.
Теплая грудь и бархат ладоней мягкий стоит гораздо больше, чем я даю. Но Линна поет — по-прежнему все в порядке и, если любовь проснется, я устою, так же, как раньше смог устоять уже я. Дорога ведет вперед, уводя в петлю.
Тонкие пальцы мнут воротник у шеи, шрам открывая взгляду, и я смотрю.
Город прогнил насквозь, но еще не вымер, бешенством тихим жителей заразив. Те, кто остался в этом краю живыми, не захлебнувшись в чувствах чужих грязи, смотрят вокруг себя ошалело-дерзко, делают шаг от «господи» до «прости». Чувство вины скребется в грудине мерзко, но в жертву ему мне нечего принести.
Пристань пустует, чайки галдят крикливо, слышится смутно: «примет живых земля». Суд, что считался некогда справедливым, на дно опустился к рыбам и кораблям. Плачет в углу таверны мой отпрыск глупый, ложью не в силах истину запятнать.
Линна поет, а я улыбаюсь скупо, по камешку крошится треснувшая стена.
Утро приходит снова, омыв причалы холодной, едва ли вспенившейся волной. Жизнь призывает все начинать с начала, делая то же, что годы назад со мной, с теми, кто дорог мне и кто мне не дорог. Страшно? Нисколько. Сын ли, жена ли, брат — смерть надо всеми свой растянула полог, не разбираясь слепо, кто виноват.
Десять печальных лет. Тупики, тропинки, капканы судьбы, стоящие на пути. Я научился быть невозможно гибким, чтобы их все по краешку обойти. Город, что стал мне домом, сильней разросся, и в кабаке в порту появился Берт.
Я долгое время был у него матросом, а после сошел на землю и дал обет.
Годы бродячей жизни остались в прошлом, дав мне возможность (если бы) отдохнуть. Жить в этом месте попросту невозможно, снова и снова мечтая пуститься в путь. Линна — моя награда, моя свобода — недостижима, не идеальна, не... Город во мне давно воспитал породу, не избивая палками по спине.
Каждое утро из зеркала смотрит некто, смутно похожий, кажется, на меня. Дорога легла под ноги когда-то, где-то, с тех самых пор от горя в пути храня.
Но путь завершен. Бег времени остановлен.
Сломан мой лук, давно уже пуст колчан. Старое имя в памяти всплыло снова, ржавой струною в голосе зазвучав.
* * *
... Лет двенадцать минуло, посчитай,
Как ушел из дома охотник Эссе.
Утекло немало... вам интересно?
Или вы не слушали ни черта?
@темы: стихи, русский язык, распиши писало 2014, распиши писало 2014 тур 1