Автор: Условно Добрый
Тур: тур 1, «Морские чудища»
Название: Зеркало, зеркало на стене… что ты покажешь мне?
Тема: Затонувшие любые другие средства передвижения или объекты
Вид работы: проза
Тип работы: ориджинал, мистика/психодел, драма
Размер: мини, 1778 слов
прикоснуться
Понедельник.
Понедельник – это всегда мигрень. Тупая, ноющая, невыносимая боль в затылке, в самом основании черепа. В понедельник хочется занавесить окна, закрыть их ставнями, закрасить. Забиться в самый дальний темный угол и погасить бессовестно бьющее прямо в мозг солнце. Ни занавесей, ни ставен, ни краски на маяке не предусмотрено. Солнце издевательски пускает блики в глаза, режет по нервам.
В понедельник на Алекса из зеркала смотрит чопорная, сухая и сморщенная, как пожухший листок, старуха. Кажется, ее шалью можно замотать целиком весь маяк. Они никогда не разговаривают, только здороваются.
– Добрый вечер, – шелестит она потрескавшимися губами, выцветшим голосом.
– Доброго дня, – отвечает Алекс.
Они кивают друг другу понимающе и больше не произносят ни звука.
Алекс не смотрит в зеркало, не смотрит на горизонт. Он старается в этот день вообще смотреть поменьше, и двигается плавно и медленно, как в танце. Раз-два-три. Раз-два-три.
Вторник.
Во вторник хочется петь. В зеркале вторника двойняшки – Анна и Мария. Анна немая, Мария слепая. У Анны голубой сарафан, у Марии зеленый. Но белые ангельские кудряшки, и серые, как прибрежная галька, глаза у них совсем одинаковые. Только у Анны взгляд живой, а у Марии живой голос.
– Ты любишь туман, Алекс? – звонкий вопрос Марии разрушает сонную тишину вечного полудня.
– Люблю, – отвечает Алекс. – Я все люблю, кроме яркого солнца.
– Солнышко, – тянет Мария.
Солнышко висит, будто прибитое на одном месте, где-то внизу ласково поет море, хлопают крылья чаек. Если забыть на секунду о том, где находишься, если закрыть глаза, море окажется внутри и будет петь где-то под сердцем, а крылья… А вот о крыльях лучше не думать. Проще думать о том, какие ровные, чуть шершавые доски у пола и ровные, слегка потрескавшиеся белые стены. Потолок – чистая известь. Окна на четыре стороны света. Между севером и западом – зеркало в медной оправе. Между востоком и югом картина в раме. Затонувший в прозрачной бирюзе моря самолет, совсем как настоящий. На боку, если приглядеться, можно увидеть его номер. Причудливые рыбы вьются стайками вокруг. За крохотными иллюминаторами перекошенные ужасом лица людей. К ним приглядываться совсем не хочется. Над водой на крохотном клочке суши стоит белый, словно игрушечный, маяк, подсвеченный ярким полуденным солнцем.
Среда.
В среду Алекс один, его одолевает щемящая тоска, возможно потому, что в зеркале пусто. Зеркало никогда не показывает отражения Алекса. Только солнце, окна, стены, пол, картину и кого угодно еще, стоящего в ярких лучах по ту сторону в любой день недели, кроме среды, разумеется. Но только не его.
Когда-то очень давно, в среду, Алекс разбил северное окно и прыгнул вниз. Тогда он еще помнил, что означает безысходность. Он чувствовал что летит, но почему-то приземлился в центр круглой пустой комнаты все того же маяка.
Теперь он пытается оставить ногтем метку на раме картины с затонувшим самолетом. Каждую среду.
Четверг.
В четверг метка на раме исчезает, зато в зеркале появляется мистер Лендер и приносит с собой апатию. Про себя Алекс зовет его «профессор». У мистера Лендера некрасивое лицо с обвислыми щеками, бежевый костюм в ужасную скучную клетку и очки в оправе той самой толщины, которая является отличительной чертой всех профессоров.
– Здравствуйте, Алекс, – профессор всегда исключительно, но при этом пренебрежительно вежлив.
– Добрый день, мистер Лендер. Удалось прочесть дальше?
– Нет. И насчет дня я бы не был так уверен… – Лендер качает головой и ходит от окна к окну, словно пойманный в клетку зверь.
У мистера Лендера в кармане пиджака всегда лежит тонкая книжица в красном переплете. Он открывает ее на первой странице. Только на ней. Там надпись «Дорогому Л. от К.» Перевернуть страницу и прочесть дальше у профессора не выходит.
Алекс не сочувствует Лендеру, ему все равно.
Пятница.
В пятницу Алекса развлекает неутомимый Эдди.
– Привет, братишка, – говорит он, непринужденно почесывая свою трехдневную щетину.
– Привет, Эд. Что на этот раз?
– Выставил раму, отвернулся, а она опять там, вот зараза! – Эд смеется искренне, открыто, как умеют только очень счастливые люди. Алекс замечает, что у Эда содраны два ногтя на левой руке и разбиты костяшки пальцев. Ему бы с такими руками играть на пианино, а не рамы выставлять. Алексу очень не хочется задумываться, какова обратная сторона беззаботности и искреннего смеха Эдди. А еще это единственный день, когда не хочется сбежать с проклятого маяка, подальше от надоевшего солнца, стен, окон, картины и зеркала.
В пятницу Алексу легко и немного тревожно, как в ожидании долгожданного праздника.
Суббота.
Ее Алекс ждет всю неделю, считает дни, часы, минуты. В субботу в зеркале появляется Алина.
– Как дела, Элли? – спрашивает Алекс.
– Я же просила, не зови меня так. – устало отвечает она.
– Прости.
– Поговори со мной, Алекс.
И Алекс говорит. Рассказывает про свой понедельник, вторник… Про каждый день. Про то, как ненавидит солнце и белый цвет. Про то, как рад видеть Элли. Сам не понимает почему, но безумно рад. Алина рассеянно кивает. Суббота пропитана для Алекса нежностью и печалью. И желанием разрушить маяк к чертям, до самого основания, перетряхнуть весь этот безумный мир, лишь бы у Элли не было этой печальной складки возле губ.
Воскресенье.
Воскресный день принадлежит суровому моряку Винсенту Вину. Капитану, если верить его словам. У Вина невероятно колоритный внешний вид. Начиная от густой рыжей бороды, торчащей в разные стороны, какого–то древнего жилета поверх пальто, больше подходящего пирату века этак 17, и заканчивая потертой древней шляпой.
– Что, парень, много бы отдал, чтобы смыться отсюда? – с насмешкой спрашивает он. Голос у капитана прокуренный, хриплый и лающий.
– Всё, что есть, – честно отвечает Алекс. Хотя, сказать по правде, ему нечего предложить за свое спасение, у него ничего нет.
Воскресенье – это тоска по ушедшей субботе. Начало нового витка и конец старого.
Хотя, на самом деле все это условности. На маяке нет времени, нет дней недели. Это Алекс себе придумал, что сегодня воскресенье. Что именно в среду он остается совсем один. Что именно в субботу зеркало отражает ему Алину. Как еще разграничить сегодня от вчера? Как не сойти с ума? Как заставить себя поверить в то, что в жизни еще есть место переменам? Есть что-то еще кроме глупого солнца и маяка. И моря.
Да, только так.
Солнце беспощадно бьет в южное окно, обрисовывая четкий контур прямоугольника на полу. Алекс мужественно садится в это яркое пятно. Солнце не греет. Пол одинаково холодный по всей поверхности. Алекс смотрит на картину. В среду стайка цветных рыбок плавала возле крыла, теперь же они подбираются к хвосту.
– Добрый вечер, – шелестит старушечий голос.
У Алекса начинается мигрень, но он мужественно поднимается и идет к зеркалу.
– У вас вечер?
– Да, – женщина встревожено смотрит в сторону, где для нее, по всей видимости, садится за горизонт солнце. – Небо, словно угасающий пожар. Облака горят
– Как поэтично, – вырывается у Алекса помимо воли. – А у меня полдень. Яркое солнце и чистое небо.
– А у нас туман и ничего не видно, правда, Анна? – за стеклом уже двойняшки. Мария цепко держит сестру за руку. Анна плачет и кивает.
– Как же ты поняла про туман? – недоуменно спрашивает Алекс. Ему хочется успокоить девочек, но он совершенно не представляет, как.
– Анна пишет мне на ладони слова. Только с ошибками. Не плачь, сестренка, все будет хорошо. Правда, Алекс?
Хочется сказать: «Конечно правда, обязательно все будет хорошо», но Алекс совсем в этом не уверен.
– Туман… У вас утро.
– Глупости, молодой человек. – отвечает из зеркала Лендер. – Сейчас примерно четыре часа дня, сильный ветер, кажется, надвигается буря. – Профессор долго молчит, а потом каким-то совсем жалким тоном продолжает. – Скорее бы.
– Ветер? – за окном Алекса штиль.
– Разве что совсем небольшой, – Эдди в зеркале присыпан штукатуркой, наверное, пытался разобрать стенку. – А так обычное серое утро, ничего особенного.
У Алекса голова идет кругом. А ведь он догадывался. Все это время он знал, что что-то не так.
– Элли, ты здесь? Что у тебя за окном?
– Луна, – у Алины потерянный вид заблудившегося в толпе ребенка. – Яркая полная луна в небе. Так тихо. Так тревожно... и страшно.
Алекс прижимается лбом к холодному стеклу в желании продавить, пройти насквозь, но преграда непреодолима.
– Брось это, – хрипит капитан Вин. – Я пробовал разбить, ничего не вышло.
– У меня за окном яркое солнце и я его ненавижу, – признается Алекс.
– Повезло, парень, – усмехается капитан. – У меня кромешная тьма и шторм. Поверь, он ничем не лучше твоего солнца.
Капитан смеется. В его смехе обреченность, презрение к трудностям и лихость пойманного в ловушку. Он уже знает, что проиграл, но унывать не в его правилах. Такие встречают судьбу смехом.
– Алекс, проснись! Алекс! – голос Элли доносится как сквозь толщу воды. – Алекс!
В самолете душно и жарко, неудобное кресло впилось подлокотником в бок.
– Ты уснул? Невероятно!
– Элли?
– Я же просила, не называй меня так, – громкий раздраженный шепот жены приводит Алекса в чувство. Выходит, он просто спал. Получается, это просто сон.
Через ряд на них неодобрительно смотрит сухая, сморщенная, как осенний лист, старуха. Кажется, в ее шаль можно завернуть весь самолет. Зачем ей шаль в такую жару?
На передних креслах играют двойняшки – Анна и Мария. На Анне желтый сарафан, на Марии яркий розовый. Алекс думает, что надо купить девочкам голубой и зеленый.
Мысли прерывает объявление по громкой связи. Чуть шипит динамик, слышно, как гудят разогреваемые турбины.
– Уважаемые пассажиры, с вами говорит командир воздушного судна Винсент Вин. Приветствую вас на борту самолета авиакомпании Люфтганза.
Мы сожалеем, что наш вылет задержался в связи с необходимостью технической проверки самолета. Предполагаемое время вылета – 12 часов 5 минут. Время в пути 2 часа 25 минут…
Элли слушает и бледнеет. Молодой парень на соседнем сидении хмыкает и утыкается носом в телефон, но проходящая мимо стюардесса просит его отключить.
– Сестренка, что ты так переживаешь, уже выключаю.
У парня трехдневная щетина и руки пианиста.
– Просим вас оставаться на своих местах с пристегнутыми ремнями безопасности. Извините за причиненные неудобства. – Хриплый, лающий голос командира воздушного судна навевает Алексу мысли о пиратах 17 века.
По проходу с напускным достоинством идет серый костюм в скучную полоску. Алекс мимоходом думает, что клетка подходит профессору больше.
– Мистер Лендер, прошу вас, займите свое место и пристегните ремень безопасности, – терпеливо настаивает стюардесса, обращаясь к костюму.
В руке у Лендера бессменная красная книжица, открытая на первой странице. Он что-то пишет в ней.
Самолет медленно и как-то неохотно движется к взлетной полосе, суетятся стюарды. Когда он начинает резко набирать скорость, салон слегка трясет, видно как в соседнем кресле рука Элли судорожно вцепилась в подлокотник.
Алексу нечем дышать. Ему чудится зеркало на белой известковой стене, яркий застывший в одной точке полдень. Медная оправа блестит в лучах. Отражение плывет…
– Давай не полетим? – срывающимся шепотом просит Алекс жену.
– С ума сошел, мы уже взлетели! – немного истерично отвечает Элли.
И правда, за двойным пластиком иллюминатора бирюзовое море. Алекс успевает рассмотреть внизу на крохотном клочке суши одинокий, ослепительно белый в лучах солнца, маяк. Словно игрушка. Картинка... Зеркало на стене...
А потом загорается правый двигатель.
Ни выхода, ни входа. Ни спуститься вниз, ни подняться наверх. И ясный белый день за окном. Круглые сутки, всю неделю, вечность.
–––––––––––––––––––––––––
Время застыло куском янтаря, белое солнце бьёт в окна навылет.
Нас приютил этот старый маяк. Больше никто этих стен не покинет.
Вечное утро и вечная ночь. Пойманы в сеть, ни уйти, ни проснуться.
Мысли, сомнения, страхи – всё прочь. Зеркало, дай мне возможность
вернуться.
Зеркало, зеркало на стене,
Что ты ответишь мне?
–––––––––––––––––––––––––
бонус от ace_ <3
фюзеляж в ракушках, в салоне пусто
стаи рыб гнездятся теперь в турбине
вместо кресла пилота толпа моллюсков
бесполезные шасси застряли в иле
ненавистное солнце стоит в зените
день притих и спит дорогой игрушкой
мир застыл, иного тут не увидеть
суетой людской покой не нарушить
только если крылья тебе обратно
отдадут хотя бы на полминуты...
но увы, нет к прошлому нам возврата
череда случайностей карты спутала
на твои вопросы стекло не ответит
не подскажет картинка что тебе нужно
для тебя ни жизни здесь нет, ни смерти
день за днем в тебе хороводом кружат
но однажды в чужих глазах ты увидишь истину
среди боли, печали, сомнений, грусти...
на тебя вдруг бездна посмотрит пристально
и на краткий миг жизни круг запустит
удиви судьбу, догадайся, всё легко и просто
среди ночи, в шторма, сквозь туман и дым
ты теперь маяк и тебе не покинуть пост
ты обязан светить другим
Тур: тур 1, «Морские чудища»
Название: Зеркало, зеркало на стене… что ты покажешь мне?
Тема: Затонувшие любые другие средства передвижения или объекты
Вид работы: проза
Тип работы: ориджинал, мистика/психодел, драма
Размер: мини, 1778 слов
прикоснуться
Понедельник.
Понедельник – это всегда мигрень. Тупая, ноющая, невыносимая боль в затылке, в самом основании черепа. В понедельник хочется занавесить окна, закрыть их ставнями, закрасить. Забиться в самый дальний темный угол и погасить бессовестно бьющее прямо в мозг солнце. Ни занавесей, ни ставен, ни краски на маяке не предусмотрено. Солнце издевательски пускает блики в глаза, режет по нервам.
В понедельник на Алекса из зеркала смотрит чопорная, сухая и сморщенная, как пожухший листок, старуха. Кажется, ее шалью можно замотать целиком весь маяк. Они никогда не разговаривают, только здороваются.
– Добрый вечер, – шелестит она потрескавшимися губами, выцветшим голосом.
– Доброго дня, – отвечает Алекс.
Они кивают друг другу понимающе и больше не произносят ни звука.
Алекс не смотрит в зеркало, не смотрит на горизонт. Он старается в этот день вообще смотреть поменьше, и двигается плавно и медленно, как в танце. Раз-два-три. Раз-два-три.
Вторник.
Во вторник хочется петь. В зеркале вторника двойняшки – Анна и Мария. Анна немая, Мария слепая. У Анны голубой сарафан, у Марии зеленый. Но белые ангельские кудряшки, и серые, как прибрежная галька, глаза у них совсем одинаковые. Только у Анны взгляд живой, а у Марии живой голос.
– Ты любишь туман, Алекс? – звонкий вопрос Марии разрушает сонную тишину вечного полудня.
– Люблю, – отвечает Алекс. – Я все люблю, кроме яркого солнца.
– Солнышко, – тянет Мария.
Солнышко висит, будто прибитое на одном месте, где-то внизу ласково поет море, хлопают крылья чаек. Если забыть на секунду о том, где находишься, если закрыть глаза, море окажется внутри и будет петь где-то под сердцем, а крылья… А вот о крыльях лучше не думать. Проще думать о том, какие ровные, чуть шершавые доски у пола и ровные, слегка потрескавшиеся белые стены. Потолок – чистая известь. Окна на четыре стороны света. Между севером и западом – зеркало в медной оправе. Между востоком и югом картина в раме. Затонувший в прозрачной бирюзе моря самолет, совсем как настоящий. На боку, если приглядеться, можно увидеть его номер. Причудливые рыбы вьются стайками вокруг. За крохотными иллюминаторами перекошенные ужасом лица людей. К ним приглядываться совсем не хочется. Над водой на крохотном клочке суши стоит белый, словно игрушечный, маяк, подсвеченный ярким полуденным солнцем.
Среда.
В среду Алекс один, его одолевает щемящая тоска, возможно потому, что в зеркале пусто. Зеркало никогда не показывает отражения Алекса. Только солнце, окна, стены, пол, картину и кого угодно еще, стоящего в ярких лучах по ту сторону в любой день недели, кроме среды, разумеется. Но только не его.
Когда-то очень давно, в среду, Алекс разбил северное окно и прыгнул вниз. Тогда он еще помнил, что означает безысходность. Он чувствовал что летит, но почему-то приземлился в центр круглой пустой комнаты все того же маяка.
Теперь он пытается оставить ногтем метку на раме картины с затонувшим самолетом. Каждую среду.
Четверг.
В четверг метка на раме исчезает, зато в зеркале появляется мистер Лендер и приносит с собой апатию. Про себя Алекс зовет его «профессор». У мистера Лендера некрасивое лицо с обвислыми щеками, бежевый костюм в ужасную скучную клетку и очки в оправе той самой толщины, которая является отличительной чертой всех профессоров.
– Здравствуйте, Алекс, – профессор всегда исключительно, но при этом пренебрежительно вежлив.
– Добрый день, мистер Лендер. Удалось прочесть дальше?
– Нет. И насчет дня я бы не был так уверен… – Лендер качает головой и ходит от окна к окну, словно пойманный в клетку зверь.
У мистера Лендера в кармане пиджака всегда лежит тонкая книжица в красном переплете. Он открывает ее на первой странице. Только на ней. Там надпись «Дорогому Л. от К.» Перевернуть страницу и прочесть дальше у профессора не выходит.
Алекс не сочувствует Лендеру, ему все равно.
Пятница.
В пятницу Алекса развлекает неутомимый Эдди.
– Привет, братишка, – говорит он, непринужденно почесывая свою трехдневную щетину.
– Привет, Эд. Что на этот раз?
– Выставил раму, отвернулся, а она опять там, вот зараза! – Эд смеется искренне, открыто, как умеют только очень счастливые люди. Алекс замечает, что у Эда содраны два ногтя на левой руке и разбиты костяшки пальцев. Ему бы с такими руками играть на пианино, а не рамы выставлять. Алексу очень не хочется задумываться, какова обратная сторона беззаботности и искреннего смеха Эдди. А еще это единственный день, когда не хочется сбежать с проклятого маяка, подальше от надоевшего солнца, стен, окон, картины и зеркала.
В пятницу Алексу легко и немного тревожно, как в ожидании долгожданного праздника.
Суббота.
Ее Алекс ждет всю неделю, считает дни, часы, минуты. В субботу в зеркале появляется Алина.
– Как дела, Элли? – спрашивает Алекс.
– Я же просила, не зови меня так. – устало отвечает она.
– Прости.
– Поговори со мной, Алекс.
И Алекс говорит. Рассказывает про свой понедельник, вторник… Про каждый день. Про то, как ненавидит солнце и белый цвет. Про то, как рад видеть Элли. Сам не понимает почему, но безумно рад. Алина рассеянно кивает. Суббота пропитана для Алекса нежностью и печалью. И желанием разрушить маяк к чертям, до самого основания, перетряхнуть весь этот безумный мир, лишь бы у Элли не было этой печальной складки возле губ.
Воскресенье.
Воскресный день принадлежит суровому моряку Винсенту Вину. Капитану, если верить его словам. У Вина невероятно колоритный внешний вид. Начиная от густой рыжей бороды, торчащей в разные стороны, какого–то древнего жилета поверх пальто, больше подходящего пирату века этак 17, и заканчивая потертой древней шляпой.
– Что, парень, много бы отдал, чтобы смыться отсюда? – с насмешкой спрашивает он. Голос у капитана прокуренный, хриплый и лающий.
– Всё, что есть, – честно отвечает Алекс. Хотя, сказать по правде, ему нечего предложить за свое спасение, у него ничего нет.
Воскресенье – это тоска по ушедшей субботе. Начало нового витка и конец старого.
Хотя, на самом деле все это условности. На маяке нет времени, нет дней недели. Это Алекс себе придумал, что сегодня воскресенье. Что именно в среду он остается совсем один. Что именно в субботу зеркало отражает ему Алину. Как еще разграничить сегодня от вчера? Как не сойти с ума? Как заставить себя поверить в то, что в жизни еще есть место переменам? Есть что-то еще кроме глупого солнца и маяка. И моря.
Да, только так.
Солнце беспощадно бьет в южное окно, обрисовывая четкий контур прямоугольника на полу. Алекс мужественно садится в это яркое пятно. Солнце не греет. Пол одинаково холодный по всей поверхности. Алекс смотрит на картину. В среду стайка цветных рыбок плавала возле крыла, теперь же они подбираются к хвосту.
– Добрый вечер, – шелестит старушечий голос.
У Алекса начинается мигрень, но он мужественно поднимается и идет к зеркалу.
– У вас вечер?
– Да, – женщина встревожено смотрит в сторону, где для нее, по всей видимости, садится за горизонт солнце. – Небо, словно угасающий пожар. Облака горят
– Как поэтично, – вырывается у Алекса помимо воли. – А у меня полдень. Яркое солнце и чистое небо.
– А у нас туман и ничего не видно, правда, Анна? – за стеклом уже двойняшки. Мария цепко держит сестру за руку. Анна плачет и кивает.
– Как же ты поняла про туман? – недоуменно спрашивает Алекс. Ему хочется успокоить девочек, но он совершенно не представляет, как.
– Анна пишет мне на ладони слова. Только с ошибками. Не плачь, сестренка, все будет хорошо. Правда, Алекс?
Хочется сказать: «Конечно правда, обязательно все будет хорошо», но Алекс совсем в этом не уверен.
– Туман… У вас утро.
– Глупости, молодой человек. – отвечает из зеркала Лендер. – Сейчас примерно четыре часа дня, сильный ветер, кажется, надвигается буря. – Профессор долго молчит, а потом каким-то совсем жалким тоном продолжает. – Скорее бы.
– Ветер? – за окном Алекса штиль.
– Разве что совсем небольшой, – Эдди в зеркале присыпан штукатуркой, наверное, пытался разобрать стенку. – А так обычное серое утро, ничего особенного.
У Алекса голова идет кругом. А ведь он догадывался. Все это время он знал, что что-то не так.
– Элли, ты здесь? Что у тебя за окном?
– Луна, – у Алины потерянный вид заблудившегося в толпе ребенка. – Яркая полная луна в небе. Так тихо. Так тревожно... и страшно.
Алекс прижимается лбом к холодному стеклу в желании продавить, пройти насквозь, но преграда непреодолима.
– Брось это, – хрипит капитан Вин. – Я пробовал разбить, ничего не вышло.
– У меня за окном яркое солнце и я его ненавижу, – признается Алекс.
– Повезло, парень, – усмехается капитан. – У меня кромешная тьма и шторм. Поверь, он ничем не лучше твоего солнца.
Капитан смеется. В его смехе обреченность, презрение к трудностям и лихость пойманного в ловушку. Он уже знает, что проиграл, но унывать не в его правилах. Такие встречают судьбу смехом.
– Алекс, проснись! Алекс! – голос Элли доносится как сквозь толщу воды. – Алекс!
В самолете душно и жарко, неудобное кресло впилось подлокотником в бок.
– Ты уснул? Невероятно!
– Элли?
– Я же просила, не называй меня так, – громкий раздраженный шепот жены приводит Алекса в чувство. Выходит, он просто спал. Получается, это просто сон.
Через ряд на них неодобрительно смотрит сухая, сморщенная, как осенний лист, старуха. Кажется, в ее шаль можно завернуть весь самолет. Зачем ей шаль в такую жару?
На передних креслах играют двойняшки – Анна и Мария. На Анне желтый сарафан, на Марии яркий розовый. Алекс думает, что надо купить девочкам голубой и зеленый.
Мысли прерывает объявление по громкой связи. Чуть шипит динамик, слышно, как гудят разогреваемые турбины.
– Уважаемые пассажиры, с вами говорит командир воздушного судна Винсент Вин. Приветствую вас на борту самолета авиакомпании Люфтганза.
Мы сожалеем, что наш вылет задержался в связи с необходимостью технической проверки самолета. Предполагаемое время вылета – 12 часов 5 минут. Время в пути 2 часа 25 минут…
Элли слушает и бледнеет. Молодой парень на соседнем сидении хмыкает и утыкается носом в телефон, но проходящая мимо стюардесса просит его отключить.
– Сестренка, что ты так переживаешь, уже выключаю.
У парня трехдневная щетина и руки пианиста.
– Просим вас оставаться на своих местах с пристегнутыми ремнями безопасности. Извините за причиненные неудобства. – Хриплый, лающий голос командира воздушного судна навевает Алексу мысли о пиратах 17 века.
По проходу с напускным достоинством идет серый костюм в скучную полоску. Алекс мимоходом думает, что клетка подходит профессору больше.
– Мистер Лендер, прошу вас, займите свое место и пристегните ремень безопасности, – терпеливо настаивает стюардесса, обращаясь к костюму.
В руке у Лендера бессменная красная книжица, открытая на первой странице. Он что-то пишет в ней.
Самолет медленно и как-то неохотно движется к взлетной полосе, суетятся стюарды. Когда он начинает резко набирать скорость, салон слегка трясет, видно как в соседнем кресле рука Элли судорожно вцепилась в подлокотник.
Алексу нечем дышать. Ему чудится зеркало на белой известковой стене, яркий застывший в одной точке полдень. Медная оправа блестит в лучах. Отражение плывет…
– Давай не полетим? – срывающимся шепотом просит Алекс жену.
– С ума сошел, мы уже взлетели! – немного истерично отвечает Элли.
И правда, за двойным пластиком иллюминатора бирюзовое море. Алекс успевает рассмотреть внизу на крохотном клочке суши одинокий, ослепительно белый в лучах солнца, маяк. Словно игрушка. Картинка... Зеркало на стене...
А потом загорается правый двигатель.
Ни выхода, ни входа. Ни спуститься вниз, ни подняться наверх. И ясный белый день за окном. Круглые сутки, всю неделю, вечность.
–––––––––––––––––––––––––
Время застыло куском янтаря, белое солнце бьёт в окна навылет.
Нас приютил этот старый маяк. Больше никто этих стен не покинет.
Вечное утро и вечная ночь. Пойманы в сеть, ни уйти, ни проснуться.
Мысли, сомнения, страхи – всё прочь. Зеркало, дай мне возможность
вернуться.
Зеркало, зеркало на стене,
Что ты ответишь мне?
–––––––––––––––––––––––––
бонус от ace_ <3
фюзеляж в ракушках, в салоне пусто
стаи рыб гнездятся теперь в турбине
вместо кресла пилота толпа моллюсков
бесполезные шасси застряли в иле
ненавистное солнце стоит в зените
день притих и спит дорогой игрушкой
мир застыл, иного тут не увидеть
суетой людской покой не нарушить
только если крылья тебе обратно
отдадут хотя бы на полминуты...
но увы, нет к прошлому нам возврата
череда случайностей карты спутала
на твои вопросы стекло не ответит
не подскажет картинка что тебе нужно
для тебя ни жизни здесь нет, ни смерти
день за днем в тебе хороводом кружат
но однажды в чужих глазах ты увидишь истину
среди боли, печали, сомнений, грусти...
на тебя вдруг бездна посмотрит пристально
и на краткий миг жизни круг запустит
удиви судьбу, догадайся, всё легко и просто
среди ночи, в шторма, сквозь туман и дым
ты теперь маяк и тебе не покинуть пост
ты обязан светить другим
@темы: стихи, проза, русский язык, распиши писало 2016, распиши писало 2016 тур 1