Автор:Deila Orey Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Белый шум Тема: Лох-Несское чудовище Вид работы: стихи Тип работы: ориджинал Размер: драббл, 204 слова
прикоснуться Отражением станет меньше, отражением станет больше, Разбиваясь о серый берег, они шепчутся и звенят. Стекленеющей солью в бреши, влажной пылью волны на коже, Тенью-сном на стене пещеры – просишь ты – «отрази меня». Потому что есть только ветер, потому что есть только море, Они, смешиваясь в туманы, узурпируют города. Их напев - беспредельно светел, их мотив - бесконечно горек, И не выдержит слов обмана их хрустальная частота.
После лёгкой озёрной взвеси соль волны обжигает горло, Остывает в груди углями и дурманит, как танцы фей. Заходи утром к рыжей Несси – лучший кофе из мандрагоры (свежемолот и ирреален!) будет только в её кафе. На двери ещё есть печати семи ведомств морских туманов, А норд-ост выдыхает в щели белый стационарный шум. Слушай, вслушайся в него тщательно, он – биение океана, Полон севера, полон хмеля: твой радар, усилитель, шунт. Ветер сменится, верь настройкам; слушай, как ему отзовётся То, что остро звенит под рёбрами на нужной тебе волне.
...Несси щурится из-за стойки: лепреконы и незнакомцы, Те, что шутят легко-беззлобно – все зайдут хоть ещё раз к ней. Несси ночью идёт на пристань, чешуя обнимает плечи, И блестит на ней невесомо ледяная морская пыль.
На частотах норд-оста чисто, только кто-то в помехи шепчет: Ты пока что ещё не дома, но чуть ближе к нему, чем был.
Автор:Astera Orey Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Нагльфар Тема: Нагльфар Вид работы: стихи Тип работы: ориджинал, мифология Размер: драббл, 149 слов
прикоснуться Он выплывает из бездны и тьмы морей. Ростр пылает багряным в крови-заре. Тяга, винты и слепящие блики фар.
Помню тебя "Наутилусом", Нагльфар.
Вместо турбины и пара - распад ядра, в топливных баках плутоний, эфир, уран. Корпус, расчерченный лапками наносхем.
Ты - доказательство лучшей из теорем, чьи позывные:
<ИДЕЮ.НЕЛЬЗЯ.УБИТЬ>
Пальцы ИскИнов рисуют маршрут орбит. Много столетий идут по воде круги, Немо ушёл, оставляя штурвал другим - сотням сожжённых за истину на кострах.
Час Рагнарёка. И к праху взывает прах.
Сталь. Углепластика. Транспаристил. Титан. К варпу готовы. Приказывай, капитан.
Час Рагнарёка - и святости вышел срок.
Помню тебя, "Спутник", "Джемини" и "Восток", ты был надеждой и истиной, и мечтой.
Как же посмели всё это списать в ничто? Как же посмели втоптать это в грязь и ложь?
Хей, капитан, у тебя под лопаткой - нож. ...много долгов ныне вписано в бортовой... Небо все ниже, все выше идёт прибой, ростр вскрывает плоть моря, молчит радар.
Автор:feyra Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: требуха Тема: Ясконтий Вид работы: рифмачество Тип работы: ориджинал, четыре в одном Размер: драббл, 418 слов Примечание: я ни в чем не виновата
прикоснуться шторм неизбежен, холоден океан. частые капли хлещут в лицо бессильно. ну расскажи теперь, не стесняясь, нам, как тебе было сложно расти в россии. острый гастрит и часто болит спина, мигрень год от года просто невыносима. если каждая, блин, таблеточка, так ценна, что ее бережешь, покуда тебе по силам. жизнь — это подвиг, часто втирают нам. мы этот подвиг можем и не осилить. старая куртка порвана, ночь темна, ярко горит в тумане «электросила» (зевом подземки скалится глубина, и двери наружу нужно толкать с усилием). район словно вымер, не ограбят так изнасилуют, и следствие не узнает их имена. ну что, гражданин? вот тебе паспорт, на, хотя ты о нем, нам кажется, не просила. подумай чуть-чуть, присядь, осуши до дна. вспомни все то, что в жизни тебя бесило. поплачь, не стыдись, неважно, что некрасиво. больно и даже боязно вспоминать, все говорят, что это твоя вина, что пашешь как конь, чтоб обеспечить себя насилу. круг опорочен, замкнут и сжат в кольцо, с каждым днем становясь все уже вокруг упорно. телек втирает: конфликты детей, отцов и что-то еще потом про петлю на горле. твой номер уже означили в кэгэбэ, осталось лишь тройку подписей обеспечить. проводишь всю жизнь в настолько тупой борьбе, что о победе давно не заходит речи. и тянешься все, и спину упорно рвешь, но хвост твой сокрыт в тумане морей-за-морем. ты даже смириться смог уже, что умрешь, надеешься только, может, не очень скоро. но рыба гниет, конечно же, с головы, и весь холодильник пропах ее мерзким смрадом. если ты и мечтал уйти из игры живым, то теперь ты не ждешь от мира такой награды. кто покинет нас следующим, тяжко повис вопрос, и всплывет из-под льдины чей каменистый остов? не будут кидать комменты и сотни просьб. потому что теперь для них ты — обычный остров.
* * *
жизнь состоит из черных и серых полос ищем свой хвост зубами как уроборос как бобик играет с жопой, которой срет ясконтий плывет, и длится времяворот и доля горька, и кольца его туги за плотным туманом не различить ни зги где же мой хвост? — море плещет немой вопрос всегда ли с ним жить нам врозь?
* * *
только утлый корабль скребет уже чешую, и блохи стремятся спину обжить твою, чтоб каждый озвучил цель своего визита. так появляются первые паразиты. и, кажется, здесь уже не поможет «барс» — ноша тяжка, как раньше, а плоть слаба. вряд ли спасет и цикл празиквантела, если не знать границ своего же тела, давно потеряв в пучине всемирных вод — без даже слабой надежды найти — его.
* * *
ноет с утра спина — миллионы лиг. хвост бьет по воде.
глотка вторит ему вдали.
Автор:feyra Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: название: смехотворно, или скоморохи Тема: Морской монах Вид работы: проза Тип работы: фанфик по отепеше для себя, пиваса и Каридан Размер: мини, 1163 слова Примечание: хотела юморок, а получилось как бы ну
прикоснуться — Джек, ты не мог бы не... — с нажимом начинает Юджин, но Джек обрывает его, коротко ущипнув за ногу.
— Слушай...
— Ну?
— Я давно хотел спросить...
Его рука лежит на обнаженном бедре Юджина, и тот вздрагивает от каждого прикосновения, весь напряженный, от кончиков вцепившихся в одеяло пальцев до пятки, упирающейся Джеку в плечо.
— Ну что еще? — спрашивает Юджин на выдохе, с трудом разомкнув напряженно стиснутые губы.
— Что это у тебя за хреновина?
Джек убирает руку с его бедра и падает рядом на кровать, прижавшись всем телом. Их одеяло трехслойное, но это просто три пледа, аккуратно упиханных в один пододеяльник. Когда Джек закутывается в него, даже вплотную к такому же продрогшему телу, ему все еще чертовски холодно.
Но Юджин со вздохом обнимает его, и становится чуть получше.
— Татуировка, — отвечает он нейтрально.
— Я догадался, что это не родимое пятно, клеймо твоего рода, дружище.
Джек фыркает, и Юджин с тяжелым вздохом поясняет:
— Я набил ее лет... семь назад? Сейчас все равно не найдешь таких изображений, но ты же не отстанешь. Это называется морской монах. Такая... штука из мифов.
— То-то я подумал, что у него с прической что-то не так.
— Ну, он не настоящий, просто они действительно смехотворны.
— Ты хотел сказать, забавны?
— Я хотел сказать то, что сказал. Эта тварь — эммммм, монах, который живет в море и, ну, мореплаватели древности придумали его и побаивались. У него чешуйчатый рыбий хвост и, ну, почти человеческое туловище? Очень стремный. Типа, он нападал на судна. Монах. Морской. Чешуйчатый. На большинстве картинок с ними они будто пляшут. Пляшут, понимаешь?
Джек, сдавленно похрюкивающий до этого в подставленное плечо, начинает ржать.
— МОРСКОЙ! — произносит он так громко, что Юджин спешит поскорее запечатать ему ладонью рот.
Джек выдыхает в нее горячо и закрывает глаза, постепенно успокаиваясь.
— Прости. Просто... у моего бойфренда на бедре набит чертов морской монах, а я даже не подозревал об этом. По-моему, в таком следует признаваться еще до первого секса, ты не думаешь? Может быть, я понял бы намек и сбежал?
— То-то, я смотрю, ты уже бежишь, — насмешливо отвечает Юджин. — Не забудь портки захватить.
Джек, все еще посмеиваясь, с нажимом проводит ладонью по его торсу, соскальзывает пальцами на бок, осторожно прикасается к бедру без татуировки — здоровому, расслабленному и очень теплому. Его руки, немного согревшиеся, тем не менее заставляют Юджина чуть согнуть ногу в колене, словно поощряя дальнейшие приставания.
— Так холодно, — тяжело выдыхает он, но Джек только невнятно мычит что-то в ответ, лицом закопавшись Юджину в горячую подмышку.
От этого мурашки бегут по спине у обоих.
— Наверное, лучше все-таки одеться, — наконец произносит Джек.
— Определенно, разминка не согрела меня достаточно, чтобы пережить эту осень. Дотянешься до моего свитера тоже? И еще захвати футболку. И ту, вторую, с длинным рукавом.
— Может, ты еще и куртку сверху наденешь?
Джек фыркает беззлобно, первым натягивая двойной слой теплых спортивных штанов. Из-за происшествия в «студии» Сэма и последующего ремонта, в течение которого Сэм вынужденно жил у них с Юджином, он успел так соскучиться по чему-то кроме редких целомудренных поцелуев, что даже не обдумал сомнительную идею в единственный свободный вечер наконец остаться наедине как взрослые люди — то есть, без одежды и с самодельной табличкой «не беспокоить, если вам дороги глаза» на двери.
Но и без того дышавший на ладан обогреватель сломался окончательно, и, в общем, остальное уже известно.
К тому времени, когда Джек, натянув собственный последний носок, ловко поправляет сползший набок вязаный помпон на шерстяном носке Юджина, тот уже снова успевает улечься и теперь борется с одеялом, которое случайно примял собой с уголка.
— Помочь? Или закатать тебя туда совсем, будешь как хот-дог? Это же у вас народное блюдо?
— Вот шутник-то, одна шутка лучше другой, — улыбается Юджин и манит его к себе обеими руками. — Давай попробуем еще раз? Теперь в тепле?
Джек мягко прижимается губами к его щеке, зарывается носом в волосы над ухом и запускает снова окоченевшую руку Юджину в штаны, жадно схватившись за ягодицу с довольным вздохом.
— Тепло-то как, боже...
— Я рад, что хоть кому-то из нас комфортно.
— Ну, сейчас я покажу тебе комфортно, — хищно выдыхает Джек в подставленную шею.
Он отрывается еще не скоро, только когда Юджин зарывается пятерней в его волосы, притягивая еще ближе, позволив себе сдержанный полустон-полувздох. Джек иногда позволяет себе куда большее, от куда более незначительных прикосновений, порой даже если прикасаются не к нему.
— Так что там с морским монахом?
— Я набил его по приколу. Не знаю... возможно, оно и к лучшему, что теперь от него остался только незначительный кусочек, — с горечью произносит Юджин, но Джек целует его глубоко и долго, так нежно, что это заставляет забыть обо всем, что произошло, обо всем, что все еще происходит.
Джек целует его так, что Юджин перестает напряженно цепляться за его руку, которая снова легла на его бедро — там, где морской монах был обезглавлен, но по иронии жизни потерялось лишь его тело. «Встреть я тебя раньше, — думает он, — целовал бы ты меня так же?». Они уже говорили об этом — о том, насколько разными были до... всего, о том, что их ниши в обществе не пересекались. Но стоило этому обществу пасть, оставив только воспоминания и характеры, неловкие шутки и ласковые прикосновения, и Джек стал его частью, от которой Юджин согласился бы избавиться только вместе с жизнью.
Он надеется, что до этого не дойдет.
— Мне нравятся твои татуировки, — произносит Джек ему в губы между короткими, едва ощутимыми прикосновениями, и Юджину хочется облизнуть их снова, хотя от привычной сухости не осталось и следа. — Они такие, как ты.
— Не хочешь ли ты сказать... — усмехается Юджин, поглаживая его расслабленную спину.
— Что морской монах как-то отражает твою многогранную личность? Ох, Джин, ты себе даже не представляешь.
— И что это говорит о твоем вкусе в мужчинах?
— Что он безупречен. Безупречен, Юджин.
— Я люблю тебя. Чудик.
— Я знаю? — доносится в ответ с оттенком еле сдерживаемого веселья.
Джек, расплывшись в улыбке, стремительно соскальзывает к изножью кровати, случайно прихватив с собой одеяло. Но когда утеплительное поле оказывается возвращено на место, а Джек выныривает из-под него с другой стороны — взъерошенный, улыбающийся и будто бы чуть-чуть пьяный — Юджин уже успевает приподняться на локтях с любопытством.
— Ты куда это? А мое ответное «люблю»? Ты, знаешь ли, не в холодильник ложишься.
— Здесь и так уже полный холодильник. Ты мне нравишься, Юджин Вудс.
— Просто нравлюсь?
— Я бы на твоем месте расслабился и получал удовольствие, пока я не замерз, — с этими словами Джек снова закапывается под одеяло, забираясь под свитер Юджина растопыренными ладонями, прежде, чем вдоволь пофыркать ему в пупок.
Звучит так, будто конь чихает.
Юджин смеется и ласково ерошит обросшую макушку (грязные волосы отливают сейчас рыжиной сильнее, чем золотом, и он думает об этом, закрыв глаза). Ловкие пальцы цепляют резинку его штанов уверенно и привычно — в их комнатушке и с работающим обогревателем без порток долго не протянешь.
— Юджин? — глухо доносится из-под одеяла.
— Да, Джек?
— Я сейчас заставлю твоего морского монаха покраснеть.
Повисает тяжелая тишина.
— Долго придумывал?
— Не очень, — признается Джек.
Язык без костей — и бич его, и одно из неоспоримых достоинств. Джек умеет делать им поистине невероятные вещи — конечно же, как только перестает чесать им без умолку.
Джек перестает, когда Юджин нащупывает его ладонь и осторожно переплетает пальцы. Морской монах остается бледен на его коже, но становится обжигающе горяч.
Автор:-доставляется к пиву Тур: тур 1, «Морские чудища» Название:ничего кроме дождя Тема: Морской монах Вид работы: проза Тип работы: фанфик про тревельянов для фейры и себя Размер: мини, 1399 слов Примечание:таймлайнтаймлайн — после вербовки магов/храмовников, но до закрытия бреши в убежище, то бишь когда солнышки уже начали сближаться, но еще не скорешились не разлей вода
прикоснуться Они прибывают на Штормовой Берег в вязкой дымке перед рассветом, окончательно вымотав лошадей за ночь перехода. Накрапывает мелкий дождь, небо затянуто серыми облаками, где-то за топотом тонущих в грязи копыт и негромкими разговорами слышно шум прибоя.
В Убежище Сару все убеждали, что, в отличие от окрестностей Редклифа, у Недремлющего Моря чувствуется настоящий непокорный и свободолюбивый дух народа Ферелдена – обманывали. Сейчас, проведя в седле из-за нетерпения Вестника почти сутки, она ощущает разве что холод, сковавший онемевшее от тряски тело, и усталость. Кажется, ей даже удается задремать на ходу, потому что в какой-то момент Сара понимает, что поводья в руках не у нее, а у всадника рядом, уже привязанные к его седлу.
– Можешь расслабиться: пока никто не собирается на нас нападать, – говорит он, поворачивая голову в капюшоне в ее сторону. – Ты умудряешься очень смешно сопеть даже в седле. Воистину – талант. Так что не стесняйся, продолжай.
Есть в Рэндале – а это именно он: сиятельный Рэндал Салазар кто-то там еще Тревельян, лорд всего и ничего на свете одновременно, Глас самого Вестника Андрасте – что-то смешное и раздражающее одновременно. Чем-то он напоминает ей собственного несостоявшегося мужа, только в том было намного больше показной доброжелательности и обходительности и скрытой внутри (не очень хорошо, к слову) гнильцы. Рэндал же… это Рэндал – со своими комплиментами всему миру и в пустоту, с замашками орлейских аристократов и жалобами на погоду, жесткую койку и пресную еду.
С ее поводьями у его лошади, хотя они оба были вынуждены бодрствовать одинаковое количество времени.
К счастью, лагерь разбивать им не требуется: разведчики Лелианы, выдвинувшиеся на несколько недель раньше, пока Инквизиция заключала союзы для закрытия Бреши, подготовили для них палатки. Сара вываливается из седла так неловко, что точно бы смутилась, не будь так вымотана, и находит в себе силы добраться лишь до постели – и все: ее не интересует, насколько будет холодно, неудобно и жестко; главное – она сможет спокойно закрыть глаза и уснуть.
* * *
Сара просыпается среди ночи полная сил, с ноющим телом и почему-то под двумя одеялами, хотя не помнит, чтобы укрывалась хотя бы одним. В голове приятно пусто – ни остатков сновидений, ни гнетущих мыслей. Выходя из палатки, она уже по привычке берет с собой один из кинжалов – на всякий случай. Как ни прискорбно это осознавать, но жить в великие времена смуты и перемен оказалось не так увлекательно, как писали в книгах. Больше – неприятно, страшно и сложно.
Лагерь спит, не считая нескольких караульных, которые в отсвете догорающего костра кажутся тенями. Сара кивает им и вымученно улыбается, сама не зная зачем, в ответ получая разве что настороженные взгляды.
Сложно судить, но теперь Штормовой Берег не кажется таким враждебным и пасмурным: на небе нет ни одного облака, и ярко сияют звезды, огромные, словно драгоценные камни. Сара прямо так об этом и думает, а потом отдергивает себя, потому что сравнение кажется ей чересчур вычурным и безвкусным, как голубое платье с обилием розовых рюш на приеме в салоне у какой-нибудь знатной дамы в Вал-Руайо. Приходится даже помотать головой – пассаж про платье тоже не слишком-то удачный, но лучше, конечно же, драгоценных камней где бы то ни было.
Сара спускается с пригорка к обрыву через влажные кусты. В тишине, пока все спят, шум моря слышен настолько отчетливо, что она может закрыть глаза и представить Оствик, теплый после жаркого дня песок и легкие набеги волн на голые ноги – как в детстве, когда ее с братьями и сестрой привозили в летнее поместье с визитом на несколько недель. В Ферелдене то же море неспокойно и с грохотом обрушивает воду на не различимые в свете звезд скалы. Здесь нет луны, нет песка и нет тепла – только ветер доносит холодные, словно льдинки или снежинки, брызги.
Сара не ожидает, что застанет кого-нибудь еще. Тем более Рэндала. Тем более – сидящим на совсем не куртуазной коряге. Тем более – в одиночестве и молчании, а не в компании кого-нибудь, кого он смог бы осыпать комплиментами. Особенно в одиночестве.
– Подвинешься?
У нее и мысли не возникает, чтобы уйти и не прерывать чужое уединение. Она не может сказать, друзья ли они с Рэндалом или просто приятели – хотя не означает ли дружба в первую очередь доверие, а они сражаются бок о бок чуть ли не каждый день, и сложно не рассчитывать хоть в чем-то на тех, кто рядом? – но они неплохо ладят друг с другом. И, что уж скрывать, у нее достаточно получилось с ним сблизиться, чтобы он был бы рад ее внезапной компании среди ночи где-то на окраине Ферелдена.
– Хочешь полюбоваться на изысканные красоты, доступные только неотесанным собачникам, пока их толком не видно? – Рэндал двигается почти полностью с одного края коряги на другой, уступая Саре в прямом смысле теплое местечко; это мило и странно одновременно. – Хитрый план.
– Зря ты так. Здесь не так уж плохо, когда не идет дождь.
– Готов поспорить, что днем опять пойдет ливень. Это Ферелден: сейчас здесь либо маги убивают храмовников, либо дерьмовая погода, либо все одновременно.
– Немного оптимизма тебе не помешает.
– Чего мне точно не помешает, так это вина.
Он отпивает что-то из кружки, и даже по еле уловимому запаху Сара понимает, что это, быть может, эль не самого лучшего качества, если не самогонная настойка, выменянная у какого-нибудь путника по дороге. Если уж в дело пошел откровенно дешевый алкоголь, настроение у Рэндала действительно хуже некуда – даже хуже местной погоды.
– Рассказать байку, которую я услышала во время обучения? Может, хоть это тебя развеселит. – Сара пихает его в бок. – Правда, я не очень хороший рассказчик…
– Всегда мечтал послушать, чем развлекают друг друга люди, решившие податься в храмовники. Наверняка это что-то из ряда вон. Изощреннее книг Варрика, похабнее дамских орлесианских романов…
– Эй! У тебя какие-то извращенные фантазии по поводу храмовников, не имеющие ничего общего с реальностью.
– А я думал, что те, кто кричат о своей чистоте и безгрешности громче всех, за закрытыми дверьми устраивают самые… изысканные интимные вечера. Разве нет?
– Здесь я рассказываю, а не ты. Потом, так и быть, можешь поделиться своими выдумками насчет храмовников и их… встреч, – говорит Сара; Рэндал точно над ней издевается – но после сотни шуток про внеуставные отношения это не так уж и достает. – Некоторое время моя казарма находилась недалеко от моря, а там постоянно ходили разные слухи. То про голых девиц на пляже в полнолуние, то про оборотней в воде. Так вот, один мальчишка всерьез говорил, что видел плещущееся в волнах прямо у берега существо. Вместо ног у него был хвост, как у рыбы, а верхняя половина тела была похожа на человеческий торс и голову. И со странной прической – с будто специально выбритой проплешиной. Существо это то скрывалось в море, то снова выпрыгивало. Дело было на рассвете, нас тогда по одному гоняли на патрули вокруг казармы – так что мальчишка этот по сути просто бродил по пляжу в тяжеленных доспехах и смотрел от скуки по сторонам. Байку эту рассказали за несколько дней чуть ли не всем, добавили в нее кучу подробностей. В итоге существо назвали морским клириком – при местной церкви как раз был похожий мужчина. Когда я уезжала оттуда, стало популярно тем, кто не был с самого начала зарождения этой дурацкой легенды, говорить, что если пойти в полнолуние к морю, и морской клирик тебе покажется, то… Ну, что-то произойдет. Кому на что фантазии хватало. В общем-то, все.
Сара замолкает. Рэндал смотрит на нее непонимающе.
– Ты это сейчас серьезно? – спрашивает он.
– Серьезнее некуда, — подтверждает Сара, неожиданно хихикнув. — Я знаю, звучит не очень.
— У каждой истории должна быть поучительная мораль. Я прямо чувствую упущенные возможности. Давай, признавайся, чему учит эта мистическая легенда? Это порождение буйной фантазии юных храмовников, одуревших от безделья?
Рэндал улыбается ей, и это звучит практически не обидно.
— Ну... — неуверенно тянет Сара. — Что, даже когда людям кажется, что они наконец познали море, в нем всегда остается какая-нибудь загадка?
— Подумать только, и такая романтичная натура томилась в Оствике столько лет. Это трепещущее сердце жаждало вырваться на волю свободной птицей, вылететь наконец из клетки храмовничьего доспеха?
— Вечно ты надо мной смеешься.
— Сара, ты обворожительна, – Рэндал протягивает ей кружку и ухмыляется. – За тебя.
Сара фыркает и делает глоток. Становится теплее.
* * *
Они бредут по Штормовому Берегу уже третий час. Ноги вымокли насквозь и совсем немелодично хлюпают при каждом шаге, выбившиеся из прически волосы липнут к щекам и лбу, а из-за стены дождя еле видно, куда идти. По-хорошему, им бы укрыться где-нибудь, но до леса, где мокро, но хлещет меньше, слишком далеко и высоко, а все близлежащие пещеры кишат пауками, драконлингами и порождениями тьмы.
Сара вздыхает. Лучше бы здесь устроили резню маги и храмовники, чем бесновалась погода.
Из пессимистичных мыслей ее вырывает бодрый окрик Рэндала:
– Эй, смотри, морской клирик! Там, в воде!
Естественно, она не видит в море ничего, кроме воды – да там и нет ничего, кроме воды, – но не может не рассмеяться.
Автор: Bokuto-san Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Странная и загадочная история Тема: нингё Вид работы: проза Тип работы:фанфик, второй "Ведьмак", Вернон Рош/Йорвет (авторский юмор, авторская драма, АУ в каноне, ООС никтобыникадабы!). Размер: мини, 1357 слов Примечание:: настаиваю на том, что он - Рош, Вернон Рош. Наше полячество так его слышит в озвучке. И важно, текст не бечен. Соррян, коль чего.
Рош ненавидел Флотзам до самых темных и страшных глубин своей души. Флотзам платил ему той же монетой, то есть ненавидел столь же сильно и страстно. Иного объяснения: "белкам", кейрану-мутанту, уебку-коменданту - у Вернона просто напросто не было. Как не было и слов. О, Флотзам был самым мерзким местом во всем этом богатом на мерзкие места мире! - Ненавижу, - истекал ядом Рош, решая один хуиллион вопросов одним поднятием своей брови. - Убогое место, - ворчал Рош, заливая в себя очередную кружку местного пойла, от которого хотелось встать и выйти. Хоть куда-нибудь выйти! Но выйти было невозможно: прямиком за воротами "города" начинался густой и беспощадный лес. Нет, Вернон любил риск, но не настолько, чтобы соваться в лес, который кишмя кишел "белками". Он всё-таки считал, что стрела в жопу, а то куда похуже - это не самое геройское, что он может сделать в своей жизни.
Геральт - тупил. Геральт - решал свои проблемы. Геральт делал всё и одновременно не делал ничего. Вернон от этого бесился и истекал жаждой действия. И видимо только от этого принял любезное предложение от Йорверта - прогуляться. Предложение было передано меткой стрелой, пущенной едва Рош высунулся из города. Точность была потрясающей, но несчастный шаперон все равно пострадал.
Йорвет, конечно, был мудаком и последней сволочью, но некий, хоть и крайне сомнительный кодекс чести, у него имелся. Поэтому на встречу приключениям Рош отправился один, без никого. А смысл было брать хоть кого-то еще? Это были их с Йорветом игры в "кошки-мышки". Странные, но такие знакомые, такие простые: шаг - удар, откат, шаг - удар, поворот. И никакой политики. И никакого: "Вернон, улыбнись", "Нет, Вернон, не надо", "Вернон, это госпожа Монмар", - и липкая приторность чужого взгляда, которая сковывает руки. Рош не любил политику и старался в нее не лезть, но с Фольтестом по-другому было нельзя. С Фольтестом в политике было все. Даже кружка с пивом.
Йорвет подпирал собой вход в какую-то пещеру. Привычного лука за спиной у него не было. Вернон это разглядел издалека. Когда за спиной у тебя длинная дура - ты стоишь совершенно по-другому, а не как погнутая штормом береза. "Слепая зона", - Рош старается не смотреть Йорвету в глаза, так грубые росчерки шрамов не тревожили, не заставляли попытаться представить как выглядит эльф без своего привычного платка. Есть вещи, которые лучше не знать и не видеть, потому что они могут изменить слишком многое. Достаточно того, что Йорвет: "белка", сволочь и мудак.
- Потрясающая пунктуальность, - Йорвет всегда умудрялся говорить с каким-то невообразимым акцентом, странно вытягивая слова. - Надо полагать, что твои жертвы всегда довольны - ты приходишь во время, Рош. - Не жалуются, - буркнул Вернон, отводя взгляд в сторону, за йорветово плечо. Там и закат намечался красивый и вид был всяко получше, чем эльфская раскуроченная морда. - Чего хотел? - Твой ведьмак... - Не - мой, - тяжело выдохнул Рош, складывая руки на груди. - Приехал с тобой, значит, твой, - пожал плечами эльф. - Он изрядно помог нам с накерами, в лесу теперь спокойнее. С кейраном надо полагать он тоже разберется. Но вот в чем вся проблема... - Погоди-погоди, а я-то тут причем? Мог бы и сразу с ведьмаком поговорить. У него к тебе много вопросов, Йорвет. - Не сомневаюсь, но с тобой - интереснее. Признание эльфа огорошило Роша, заставляя замереть. Лицо Йорвета было непроницаемым, отрешенно-спокойным. Вернон в первый раз за все эти годы задумался над тем сколько же эльфу лет на самом деле. - Кхм... Ну, так, что там? - Кто ж его знает, - пожал плечами Йорвет.
Сизый закат разгорался все сильнее, стекая в речную гладь. Ветерок колыхал тонкие веточки жимолости. "Идиллия, блядь", - мрачно размышлял Вернон, разглядывая глухо-черный пещерный проем за спиной у эльфа. - И - "кто ж его знает" - там? - Вчера был там. Мои наткнулись, - эльф отошел от камня, который подпирал. - А мне-то что? - Ну... Интересно? Рош оторопело уставился на Йорвета. Тот в ответ смотрел - не мигая. - А если не пойду? - Ну, и не пойди, - пожал плечами скоя'таэль. Волна возмущения поднялась в Роше прежде, чем он успел ее осознать. Волна возмущения терпко смешанная со странным: "Сам убью". Только кого или что, Вернон не успел додумать, а просто шагнул вслед за Йорвертом в глухо-черный проем.
Пещерный коридор был короткий и выходил видимо к небольшому гроту, в который попадали речные воды. Запах был характерный, чуть затхлый, но не противный. - И где? - Ну, где-то здесь, - зачем они говорили шепотом - сами не знали. Было в этом что-то... забавное. Заклятые враги сладко крались в полутьме, периодически останавливаясь. Освещение было достаточно скудным. Йорвету-то хватало, а вот Рош щурился и клял все на свете. - И вы тоже? - внезапно прозвучал печальный тихий голос, откуда-то со стороны водной кромки. Эльф и человек замерли на месте, пытаясь понять откуда-то идет звук. - Что - тоже? - ляпнул первое, что пришло в голову командир "Синих полосок". - Пришли обресть бессмертье? - Да, нет, спасибо. - машинально открестился Вернон, заслужив едва заметную, но остро-ехидную ухмылку эльфа. - А что тогда? - голос был все такой же тихий, но уже менее печальный. - Кхм... Да, так... гуляем. - По пещерам? - уточнил голос. - Ага, - Йорвет стоял со странным выражением на лице. Впрочем, Вернон плохо видел в темноте, так что даже не задумался, что там отражал в реальность светлый эльфский лик. - А как вас зовут? - в голосе появилась заинтересованность и стал чуть громче, словно бы его обитатель подобрался поближе. - Эмгыр вар Эмрейс... -... купец-бакалейщик, - закончил за Роше Йорвет и заржал. Не сдерживаясь, просто заржал, почти сложившись пополам от хохота. - А что такого плохого в - купце-бакалейщике? - Эмгы...гы...гыре ва...вар Эм..м...рейсе? - эльф едва ли не хрюкал от хохота. А Вернон подумал, что скоя'таэль, видимо, имел дело с нильфами, раз так странно и слегка истерически реагировал. Впрочем, положа руку на сердце, Рош не мог не признать, что выбор он сделал глупый. - Ну, я даже не знаю. - Забавный он, - отозвался голос. - Кто? - Который смеялся, - голос стал еще ближе. - Такой старый и одновременно очень юный. Тебе точно не нужно бессмертие... - Да, и мне тоже, - отмахнулся снова Вернон. - А тебе почему - нет? Ты... смертен. - Ну, и, слава всему чему только можно, - пожал плечами Рош и двинулся в сторону воды. - А ты вообще что? - Нингё. - Чего? - Нингё, - в ответ Вернон только вздохнул. - Русалка мы. - А... Странно, - шаг у Йорвета всегда был очень тихим, легким и сейчас в полутьме грота, это несколько беспокоило темерца. - Русалки обычно агрессивные. - А я не местный, - печально уточнил голос. - Меня... принесли сюда?... - Призвали? - Чертовы маги, - буркнул Йорвет, чуть мрачнея. Вернон уже успел заметить, что к магам и магичкам эльф относился с изрядным недоверием. - Да, наверное, так, - голос притих. - Покажешься, а...как тебя там... - Нингё. - Ага-ага. Существо, что выползло из-за камня, было странным. Таких, пожалуй, Йорвет никогда и не видел за всю свою вне всякого сомнения долгую жизнь. Издалека, оно, конечно было похоже на человека. Но острое эльфское зрение не давало обмануться: странный рот, видимые острые мелкие зубы. Привычные русалки были красивы, конечно, до первой попытки сожрать, но это существо было уродливо. Впрочем, в едва проникающих в грот лучах закатного солнца, чешуя этого существа переливалась всеми оттенками золота. - Какой-то ты... не приспособленный, - выдал Рош, разглядывая тварь. - Сразу видно: не местный. Сожрут тебя здесь. - И обретут бессмертие, - грустно закончило существо. - Твоё мясо дает бессмертие? - Люди так это называют. На самом деле только увеличивает жизнь. Рано или поздно любой из нас умирает. - В этом что-то есть, - Вернон опускается на одно колено рядом с существом. У того большие влажные глаза, полные странной скорби и тоски. - Ну... Тут, наверное, нужен Геральт, всё-таки. У него с магичками связи особенные, может поможет. Геральт любит помогать. - Да уж, будет грустно, если какой-нибудь dh'oine сожрет тебя. Существо молчало и переводило взгляд с темерца на эльфа. - А вы... связаны. - Кровью, - Вернон поднялся с колена. - Я пришлю сюда такого... белого, с двумя мечами. Он тебе поможет. - Да, нет же, не кровью, - упрямо продолжало существо. - А чем? Существо не ответило, оно отвело взгляд, а Йорвет только фыркнул, словно кот, в которого плеснули водицей. - Ясно, и тут не будет ответов, - вздохнул Рош. А ответов ему хотелось, хоть в чем-нибудь. - А ты уверен, Вернон Рош, что ты хочешь знать ответ? Видимый глаз Йорвета слегка светился в темноте, в точь-точь как у кота или у какой-нибудь ночной твари. - Было бы неплохо, хоть на что-то знать ответ, - буркнул Вернон, отводя взгляд.
У Йорвета холодные пальцы. У Йорвета холодные, мозолистые пальцы. Мозолистые не как у мечника, как у лучника. В толстых волдырях от постоянного трения тетивы о кожу. У Йорвета обломанные неровные ногти, они цепляются неприятно за кожу, раздражая. У Йорвета обветренные сухие губы, с подживающими ранками, которые дают металлический мерзкий привкус, который Вернон ненавидит больше всего на свете.
ты - моя тоска без предела
Автор:Bokuto-san Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Во сне и наяву Тема: Шелки Вид работы: проза Тип работы: фанфик, второй "Ведьмак", Вернон Рош/Йорвет (PG, авторский романс, авторский юмор, постканон или вроде того) Размер: драббл, 767 слов
Темно-карие глаза смотрят чуть насмешливо. Йорвет старался отвечать таким же взглядом, но, сильван всех вас задери, это сложно, когда у тебя глаз всего один, а у твоего оппонента их два. — Ты так пялишься на меня, dh'oine, как будто бы соскучился. Еще немного и я буду ощущать себя польщенным. — Ощущай, - величественно разрешил Рош, пожимая плечами. Эльф выдохнул, потом вдохнул, а затем чихнул. — Будь здоров, - голос у Роша был спокойный. "Правильно - спокойный", - сам себе зачем-то уточнил Йорвет, а вслух ответил только: "Спасибо". В маленьком каминчике пыхтел огонь, то и дело выплевывая маленькие искорки. "Дерьмовый уголь", - осознал скоя'таэль и тут же смутился. Вот ему-то об дерьмовости угля знать не полагается. — Рош, ты ведь галлюцинация? Меня знатно утыкало стрелами. Штук десять точно было... Впрочем, если галлюцинация, то почему именно ты? Нет, почему нельзя было приглючить что-нибудь... — Ох... - тяжестью вздоха темерца можно было убивать. - Слушай, я не галлюцинация. Можешь меня пощупать. — Тебя? Пощупать? А потом что еще? Поцеловать? — Йорвет, - Рош оторвался от каких-то своих документов, - заткнись, пожалуйста. — Даже "пожалуйста" сказал... я понял. Ты - допплер. — Йорвет, я могу тебе устроить внеплановое сотрясение мозга, познакомив тебя с прекрасной госпожой Стенкой позади тебя. И поверь, мне тебя не будет жалко. Потому что, честное слово, пока ты лежал и молчал ты был краше всего на свете. Эльф открыл рот, потом закрыл рот, затем поднял вверх палец, но в конце-концов махнул рукой, мол, сильван с тобой, хер моржовый. — Где мы хоть? — Скеллиге. — Я вообще-то был на континенте в последний раз. В последний мой осознанный раз. — Мы на одном из малых островов Скеллиге. Йорвет, вас все еще ищут, - у Роша темно-карие глаза, в них плескалась сизая хмарь щедро приправленная едкой горечью чего-то не сбывшегося. — Кого это - "нас"? - эльф осторожно размял плечи, чувствуя как тяжко дается каждое движение. Так будет еще долго, сказывался возраст. — Бывших командиров бригады "Врихедд". Скоя'таэль поморщился, это была самая позорная страница в его жизни. Но Исенгрим так пел, так заливался соловьем, что не заразиться его азартом было сложно. — Что с Темерией? — Прекрасна и относительно независима. Радовид - мертв. Дийкстра, в общем-то, тоже мертв. Ведьмак уехал в Ковир, хотя мне кажется, что его искал кто-то из Туссента. А может и не его. — Про Радовида слышал. Хорошая работа. Рош только качнул головой и снова уткнулся в документы. Эльф встал с лежака и ощутил головокружение. — И долго я так? — Не совсем. Говорить с командиром "Синих Полосок" было легко. За всё это время лютая ненависть трансформировалась во что-то непонятное и странное. Они всегда были друг у друга, где бы не оказался один из них, через какое-то время там же находился и другой. Это ли не Предназначение? Рош следил за эльфом внимательным острым взглядом. — Слушай, dh'oine, а может ты не dh'oine? — Даже интересно послушать, - темерец потянулся, сидя в кресле. У него смачно хрустнули плечевые суставы и Йорвету даже стало его немного жаль. Плечи у Роша, наверняка, адско болели. - Излагай свою мысль. — Глаза у тебя... странные, - не помнил Йорвет, чтобы настолько темны и печальны были глаза Вернона Роша, командира "Синих Полосок", хотя, положа руку на сердце, эльф никогда того так пристально и не разглядывал. Некогда как-то было. Какие уж тут проникновенные взгляды глаза в глаза, когда пытаетесь друг друга убить? — Ну-ну... — Народы Скеллиге рассказывают, что живет в морях тюлений народ - роаны, на побережье континента их называют - шелки. Красивые, темноглазые... — Надо запомнить этот день и отмечать как праздник, - голос Роше: глубокий, некогда сорванный, звучал по-доброму насмешливо. - Старый Лис сказал, что я - красивый. Мать моя Мелителэ, Йорвет.... — Ёрничай-ёрничай, - хмыкнул эльф, - про женщин-роан ты в курсе: у них надо украсть их шкурку, а вот мужчины-роан сами ищут связи с наземными жителями. Интересно только когда я успел пролить в море семь слезинок? Темерец ничего не ответил, просто покачал головой. — Интересно, если поискать, найду ли я твою сине-серебристую полосатую шкурку, которую ты скинул, - правый бок Йорвета опалила боль и он поморщился. Окружающий его мир задрожал и поплыл. — Больно? Терп и, с у к и н т ы с ы н... Свет бил эльфу прямо в глаза, а сам он задыхался от боли. Йорвет не видел ничего кроме этого чертова света. Спина и правый бок нестерпимо горели, а тонкая постоянная острая боль разрывала сознание. — Твою ж мать, Бьянка, он очухался, дай сюда маковую настойку. Он же подохнет так... — Рош, у нас ничего больше нет, мы всё извели на этого остроухого выродка. — Значит, будем шить на живую. Что он там бормочет? Смутное сильно размытое темное пятно закрыло сраный свет и скоя'таэль был готов сказать пятну: "Огромное спасибо", но не сказал. — Бормочет что-то про Скеллиге. — Скеллиге? А что? Вариант. Кто на островах Скеллиге будет искать это безобразие? Шей, Бьянка, переживет. Раз лопочет что-то там про Скеллиге и шелки, значит, переживет. — Мне показалось или он сказал, что... — Бьянка, шей молча!
Автор:Bokuto-san Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Золотые сны Тема: Кельпи Вид работы: проза Тип работы: фанфик, второй "Ведьмак", Вернон Рош/Йорвет, авторский романс, авторская драма, PG, немного АУ в каноне Размер: драббл, 842 слова Примечание: сонгфик, герой цитирует песню намеренно; автор настоятельно советует врубить прилагающийся трек и вкуривать текст под него
Йорвет ненавидит ночевки возле рек. Одинокие, случайные ночевки возле рек - сильнее всего. Ранняя осень уже сковывает утра легким морозцем, поэтому эльф разводит костровище, пытается согреться. Протягивает к огню руки, но алое пламя словно проходит мимо, не оставляя вместо себя ничего. Йорвет слышит, легкий топот неподкованных копыт. Ему нет нужды оборачивается, он и так знает, что за его спиной. Черный конь, со спутанной густой гривой, к которой так хочется прикоснутся. Но эльф знает, что нельзя, что не стоит, хотя и хочется. Вся нынешняя жизнь Йорвета состоит из этого: "Хочется, но нельзя". Хочется сжать рукой грубую синюю ткань, срезать темерские лилии, чтобы они исчезли, словно бы это уберет все преграды, все бездны и всех тварей, что есть между. Под неподкованными копытами стонет пожухлая осенняя трава, наполняя воздух ароматом прелой листвы. Спину эльфа щекочет холодное дыхание водной твари, принимающей чужой облик. — Спой мне тепло очага, - голос эльфа звучит сухо, он ведь молчал последние несколько дней, идя под бесконечным небом. Все Йорвету кажется бесконечным. Он уже не особенно уверен в том, что понимает для чего и что он делает. А потом сознание подсовывает воспоминания о темерских лилиях, о синей ткани, о глазах цвета пряного горького эля, что горчит можжевельником, - и сказанья моряков и птиц о дороге, что нету длинней. Йорвет болен и он это знает. Только вот у эльфа нет уверенности в том, что он знает название своей болезни. Его колотит, за его спиной ходит черный конь, с гривой цвета неба без звезд, цвета самой черной ночи. Под его неподкованными копытами хрустит не только пожухлая трава, но и старые кости. Они лопаются с легким глухим перестуком, словно переспелый каштан в огне. — Спой мне дорогу в ночи, если хочешь, - огонь не греет, огонь шипит, огонь отгоняет хищную ночную водную тварь, которую так манит чужая горечь и чужая боль. Но Йорвету не страшно, ему уже очень давно не бывает страшно. За свою долгую эльфскую жизнь он ко всему привык. Привык и к страху, до такой степени, что перестал его замечать. Когда-то давным-давно, - но придет рассвет, и дорога вернется домой. Черная хищная тварь замирает за эльфской спиной, а потом с нее будто кто-то спешивается, с глухим звуком. "Тяжелые поножи", - прикрывает единственный глаз Йорвет. Чужие шаги так же идут по дуге, - "Хитрая тварь". Скоя'таэль даже не повернется, он и так знает, кто там сейчас, вместо черного словно бездна мрака коня. Грубая некогда синяя ткань, покрывает легкую кольчугу, под которой находится старая стеганка. Отчего он к ней так привязан, Йорвет и не знает. Да и не хочет, наверное. — ... но угли скоро станут золой, - вздыхает эльф, пытаясь согреться, но все больше ощущая холод. Кажется, даже трава возле реки начинает промерзать, покрываться тонкой ломкой коркой льда, - И об этом ты тоже спой. "Ты - моя тоска без предела", - вспоминает скоя'таэль и хмыкает. Настолько сильная тоска, что если бы мог... Век dh'oine короток. Они быстро сгорают в потоке времен, оставляя после себя лишь яркие следы. Именно поэтому Aen Seidhe избегают каких-либо отношений, и тем более браков, с dh'oine. Невыносимо видеть, как умирают те, кого ты любишь, те, кем ты дорожишь. По какой-то насмешке мироздания почти все Aen Seidhe чертовы однолюбы, с трагичной лебяжьей верностью. И свою Судьбу они узнают из тысячи. Йорвет так долго смеялся над Судьбой, Предназначением, что оно решило о себе напомнить и оборвать эльфский смех. Темерские лилии на синем фоне. Настороженные темно-карие глаза. Тонкие шрамы над верхней губой и еще один по правой щеке до самого уха. Коротко остриженные темные волосы, вечно скрытые под нелепым, с точки зрения эльфа, головным убором. Сладкая полынь, нежный ветивер и горький можжевельник, - и всё это йорветова Судьба, его собственное Предназначение. — Спой мне спасительный яд, дом с дверями, - пальцы эльфа заледенели, а сам он ощущает себя осколком льда, который по какой-то нелепой случайности откололся от огромной глыбы. Огонь шипит, зло кусает холод, но толку практически нет. Тварь за спиной жадно вдыхает и выдыхает, предвкушая добычу, добрый злой пир, - золотые сны, и как горько проснуться одной... На спине, скрытой слоями одежд и грубой синей тканью, рваные шрамы: от кинжалов, от плетей, от всего. И как насмешка - две родинки, у самой шеи. На сильной шее следы от удавки. Дважды пытались и дважды не получилось. Можжевельник всегда горчит на самом кончике языка. Между ним и темерийскими лилиями - бездна состоящая из множества тварей, потайных ходов и загадок. Между ним и его Предназначением - кровавая бойня длинной в несколько сотен лет. Между ним и его Судьбой - расстояния и препятствия. Между ним и его dh'oine - вечность йорветова рождения. Только вот... ...тварь за спиной замирает, чует перемену, недовольно скалится, капая слюной на пожухлую траву. Огонь начинает трещать веселее, кончики пальцев эльфа начинают оттаивать, с них стекает невидимый лед. Легкий, почти невесомый поцелуй в висок. Прикосновение огрубевших пальцев к кончику острого уха, очень чувствительному эльфскому месту, вполне годному для предварительных ласк. Лоб прижатый ко лбу, нос к носу, дыхание в дыхание. Можжевельник сплетается с горечью эльфской полыни и это сочетание дает удивительно сладкий привкус на губах и языках. — ...чтобы в путь вместе с первой звездой. Тварь уйдет с рассветом, Йорвет это знает. Он затопчет костер, не оставляя даже намека на него. Хмыкнет, разглядев в траве отпечатки лошадиных не-лошадиных копыт. И пойдет дальше, там ведь где-то Предназначение.
Автор:Мисс Жуть Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Боги и богини Тема: Бермудский треугольник Вид работы: проза Тип работы: фанфик, кроссовер спойлер"Черные паруса", "Пираты Карибского моря", "СтарТрек: Следующее поколение", "Доктор Кто", фантастика Размер: мини, 1327 слов
прикоснуться "Мне нужна она. Я - бог моря, она будет нашей богиней моря, ей не будет нанесено никакого урона. Но она должна остаться со мной и моей командой. Она умеет петь?" — "Петь? Зачем вам это?" — "Мы споем для вас песнь Вселенной. Я дам вам время на раздумье"... Капитан вздрогнул и поднял голову. Кажется, он на миг уснул. Или потерял сознание, что было бы несравнимо хуже. Это все жара и штиль... — Сколько мы уже здесь, мистер Бонс? — Здесь, капитан? — Ну да, в этом чертовом месте! — Восемь дней, шесть часов и тридцать две минуты, капитан. — Благодарю вас, мистер... Бонс. Капитан Дейви Джонс еще не появлялся? — Нет, капитан. — Если мне будет позволено сказать... — Говорите, мистер Сильвер, вы же мой первый помощник. — Мы не должны отдавать ему мисс Гатри! — Сильвер переглянулся с Элеонор так, будто их связывало что-то посерьезнее совместного убийства. Капитан поднялся. — Я не собирался этого делать. Мы должны найти другой выход. — Бермудский треугольник не отпускает своих жертв, кажется, так говорится в ваших морских легендах, — подала голос мисс Гатри. — Но если капитан Джонс умеет управлять им... — ...то он не тот, за кого себя выдает. Или это не Бермудский треугольник. И вообще, это все не более, чем легенды, которые кто-то пытается использовать против нас! Капитан нахмурился. "Я — образованный морской офицер... Я — офицер флота... флота... его величества?" — Первый! А что вы думаете насчет этого Дейви Джонса? Может ли он быть тем, кем выглядит? — А почему бы нет, капитан, — охотно откликнулся Джон Сильвер. — В конце концов, мы встречали созданий и более странных... — Когда? — удивилась мисс Гатри. — Кого? — попытался припомнить капитан. — Мне кажется, встречали... Но я сейчас не могу припомнить, что-то странное с головой... Это от жары, наверное, — задумчиво потер лоб Сильвер. — Нам придется пересмотреть нормы выдачи воды и пищи... За окном что-то блеснуло, все невольно обратили взор на дверь, ожидая, что наконец снова появится этот немыслимый капитан Дейви Джонс. Дверь распахнулась, капитан Джонс застыл на пороге, и первыми проникли в каюту щупальца его живой бороды. Мужчин передернуло от отвращения, только, как ни удивительно, мисс Гатри была более спокойна и выдержана — она не ощущала опасности от этого существа, кем бы он ни был; кажется, он действительно не хотел причинить ей вред. По крайней мере в том виде, в каком он сам это понимал. — Итак, господа, добрый день. Капитан Флинт, — Джонс церемонно приподнял свою шляпу. — Мисс Гатри, — ей достался пристальный взгляд и глубокий поклон. Как и в прошлое его появление, мисс Гатри не могла оторвать взгляд от чего-то, напоминающее переросший грецкий орех, временами мелькающий у капитана Джонса под щупальцами бороды. Стоявшая за Джоном Сильвером, мисс Гатри выпрямилась, крепко вцепившись тонкими пальцами в спинку стула. — Я надеюсь, вы успели убедиться в моей силе и моем слове. И я готов услышать ваше решение. — Мы не согласны. Мисс Гатри никуда не пойдет. — Жаль, очень жаль, что вы так решили. Поймите, то, что я сейчас с вами веду переговоры и торгуюсь, ни в коей мере не должно вас убеждать, что я не смогу забрать ее силой. И в этом случае я не гарантирую сохранности вашего корабля и вашей остальной команды, капитан. — Это только слова! — отрезал капитан. — Отнюдь. Обратите внимание, — капитан Джонс взмахом руки и щупалец бороды указал на иллюминатор. В до смерти надоевшем виде идеально гладкой поверхности моря что-то изменилось, сначала пошла рябь, потом показались гигантские щупальца. Одно из них схватило корабль за нос и дернуло. — Это Кракен, — небрежно представил создание капитан Джонс. — Вы наверняка слышали о нем, хотя бы в легендах. — Капитан, мне кажется, усиленное напирание на легенды, события и персонажей, носящих мистический характер, преследует целью отвлечь нас от... от... — Мисс Гатри растерянно замолчала. — Да... Легенды... — капитан Флинт оглянулся, будто впервые видя свою каюту, на миг прикрыл глаза рукой. — Компьютер, завершить программу! Реальность пошла рябью, но в остальном все осталось по-прежнему. Кракен мощно заворочался прямо под кораблем, охватывая его гигантскими щупальцами со всех сторон. Те члены команды, которые еще не покинули палубу, поспешили это сделать сейчас, заскочив в трюм. — Мои сенсоры фиксируют в воздухе примеси посторонних веществ, — доложил мистер Бонс. — Компьютер, провести полную фильтрацию воздуха! — Завершено. Каюта пиратского корабля медленно растаяла, уступив место командному мостику "Энтерпрайза". Тот, кто представился капитаном Дейви Джонсом, правда, остался на месте, хотя и несколько изменился, утратив последние черты сходства с человеком, но щупальца, теперь заменявшие все лицо ниже глаз, все так же шевелились. — Так кто вы? — спросил капитан Пикар, занимая свое кресло. Справа от него, как всегда, оказался первый помощник Райкер, а слева — советник Диана Трой. — Ууды. Мы — ууды, и нам нужна она, чтобы выжить. Тогда мы отпустим ваш корабль, как и обещали. — Мистер Дейта, доложите о положении корабля. — "Энтерпрайз" удерживается на месте захватами, капитан, — андроид вывел изображение на экран. Захват был похож на космический док на любой из небольших звездных баз. — Что вы тут делаете? — Мой народ работал, собирал вещества для нашей создательницы. Но она уже очень давно не появлялась, и станция стала приходить в запустение. — Ваша «создательница» — вы так называете сверхъестественное существо, объект поклонения, богиню, или... — Нет, просто создательница. Мы ей подчиняемся, служим, но она — не божество, как понимают это большинство примитивных видов. Мы — искусственные создания. Наш главный мозг умер. — Ваш главный мозг? Компьютер? Диана Трой выступила вперед: — Нет, капитан, он не имеет в виду компьютер. Я чувствую, что он какой-то... неполный. Будто большая сосущая дыра где-то... внутри, не могу объяснить ощущения точнее. Ууд вновь с надеждой посмотрел на Трой: — Вы могли бы стать нашим главным мозгом! Сейчас его заменяет один из нас, неподготовленный, неумелый, как может — лишь бы было хоть что-то. Вы могли бы преобразить нашу жизнь, вернуть все, как и было! — Но был разбой и... да, Дейта? — Капитан, я определил наши координаты и сверил их с базой флота. По их данным, в этом квадранте часто встречали корабли-призраки, корабли без видимых повреждений, но без команды. — Вы похищали людей! — Мы для этого были созданы. Мы созданы служить создательнице. Мы не знаем другой жизни, — кротко ответил ууд. — Мы не можем это так оставить. — Капитан, но уничтожить их мы тоже не можем, они сейчас сами — почти пострадавшие, — заметил Райкер. Пикар задумался: — Кто бы не сотворил с вами такое, он — она? — не к добру это все сделала. Если я предложу отвезти вас на свободную, подходящую для обитания планету, чтобы вы там могли свободно жить, вас устроит такой вариант? — Без главного мозга нам все равно не выжить. Наш голос уже почти не слышен в общем хоре Вселенной. — Советника Трой я вам не отдам! — Мы могли бы сделать клон ее мозга. Точную копию, — предложил ууд. — У вас есть такая технология? Прямо тут? — удивился Пикар. — И для этого не потребуется вскрывать ей голову? — уточнил Райкер. — Есть, — коротко кивнул ууд. — На это потребуется некоторое время и маленький образец тканей. — Я не могу ей приказать... — заколебался капитан. Трой давно была не в состоянии отвести глаз от "грецкого ореха", все так же мелькавшего где-то под щупальцами ууда. Теперь она понимала, что это — часть мозга, почему-то вынесенная из-под защиты черепа, но, возможно, благодаря этому она как никогда ясно ощущала все чувства, эмоции и даже мысли уудов, похоже, даже смогла бы с ними говорить так же мысленно, как делала это с бетазоидами. И она чувствовала, что действительно им необходима: этот их "главный мозг" определял им цель, давал волю к жизни, направлял их эмоциональное состояние и этические нормы. — Капитан, я думаю, если медицинские манипуляции будут проходить под присмотром доктора Крашер, то ничего страшного не случится, — предложила Трой. — В этом случае я готова помочь. — На расстоянии трех световых лет отсюда есть необитаемая планета. Класс М по нижней границе, там почти всегда холодно и снег, название по каталогу — Сфера, — доложил Дейта, успевший основательно пройтись по всем базам данных. — Ну что ж... — довольный разрешением проблемы, устроился в своем кресле Пикар, — я уверен, что однажды человечество еще навестит вас, и вы встретите нас, как радушные хозяева! Ууд коротко кивнул, соглашаясь, и вышел подготовить все к клонированию. Энтерпрайз вместе со станцией заскользили по курсу к будущей родной планете уудов. — Интересно, сколько еще таких подарочков по космосу может быть рассыпано, — задумчиво сказал Райкер, занимая свое место. — Брошенные звездолеты, станции-ловушки, неудавшиеся... или удавшиеся научные эксперименты, — пояснил он на вопросительный взгляд капитана. Пикар только решительней обычного уставился в обзорный экран, как бы обещая, что встреться он с такими "создателями" — и им не поздоровится!
Автор: Мисс Жуть Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Слишком совершенный для человека Тема: Ясконтий Вид работы: проза Тип работы: фанфик, фандом — "СтарТрек: Следующее поколение", джен, фантастика Размер: драббл, 359 слов
прикоснуться Этим вечером вся команда получила увольнительные на планету. Точнее, это был спутник планеты, небольшая луна класса М, давно колонизированная землянами, которые превратили ее в место паломничества для тех, кто желал спокойствия, размеренности и природной красоты. Все старшие офицеры корабля расположились на живописной поляне у хрустально журчащего ручья. Пикник уже завершился, и день стремительно катился к вечеру — сутки на планетоиде были сильно короче привычных земных. Легкие облачка на небе не закрывали солнца, но начали розоветь. — Смотрите, это бабочка! — указала вверх Диана Трой. — Где? — попытался понять Дейта. — Вон там, наверху. А рядом с ней лиловый дракон! — подхватил Райкер. — А тут водятся драконы? — напрягся Дейта. — Нет, я проверил по местной базе данных опасной фауны — драконов не числится! — Дейта, неужели ты не видишь? Вот смотри — голова, передняя лапа будто загребает землю, мощная спина — там крылья сложены! — попыталась поделиться Трой, указывая пальцем. — Я вижу скопления водяного пара на высотах от километра до двух километров двести метров. И я беспокоюсь о вас — вы видите то, чего нет! — Не беспокойтесь, Дейта, — вслушалась во взволнованный разговор доктор Крашер. — Вы и ваше совершенное зрение совершенно правы, там просто скопления водяного пара. — Но как же советник Трой и командор Райкер... — Это парейдолия, способность человеческого мозга достраивать изображение до знакомых образов там, где не хватает зрительной информации. Наше зрение не так хорошо, как ваше, — успокоила андроида Трой. — И там, где пасуют органы чувств, им на выручку приходит фантазия. Дейта задумался: — Получается, люди могут жить не в реальном мире, а в мире фантазий?! — Кто слишком далеко оторвется от реальности, того я уволю с Энтерпрайза! — предупредил капитан Пикар. — Кстати, смотрите, уже почти стемнело. Вот-вот появится Кольцо. Все подняли глаза к небу. Там, от края до края круто изогнутого горизонта, протянулась сияющая лента. — Это пояс ледяных микро-астероидов, я видел его с орбиты! — сразу понял Дейта. — Да. Но отсюда он выглядит совсем по-другому! Местные зовут его Ясконтий — в честь рыбы настолько гигантской, что она не могла ухватить свой хвост. Вот, смотрите! Действительно, в одном месте сияющая, будто мелкая чешуя в лунном свете, полоса прерывалась, завершаясь неровной запятой, а после темного промежутка начиналась крупным, заметным даже снизу обломком в обрамлении мелкой пыли, напоминающем выпученный рыбий глаз. — Хм, — сказал Дейта. Капитан утешающе похлопал его по плечу.
Автор: Мисс Жуть Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Спасательная операция Тема: Левиафан Вид работы: проза Тип работы: фанфик, фандом — "СтарТрек: Следующее поколение", джен, фантастика Размер: драббл, 829 слов
прикоснуться "Энтерпрайз" только вышел из варпа недалеко от Тау Кита 5, куда спешно вез необходимую таукитянам сыворотку от разыгравшейся на планете эпидемии экзотической лихорадки. Немедленно по всему кораблю замигала сирена общей тревоги. — Капитан, наши сенсоры засекли огромные биологические объекты на расстоянии трехсот тысяч километров, — как всегда, невозмутимо доложил Дейта. Любой человек на его месте был бы изумлен — настолько огромных существ они еще точно не встречали. — Выведите изображение на экран, — приказал капитан Пикар. — Увеличить. Еще увеличить. Зрелище было поражающим воображение: огромные создания, похожие на гигантских змей или китайских драконов, летели, извиваясь, прямо между планетами. В группе было три больших, видимо, взрослых, особи, и две маленькие, по длине едва достигающих десятой части взрослой. На некоторое время "Энтерпрайз" просто завис в космическом пространстве, наблюдая и фиксируя все виденное. — Когда-то люди считали, что в глубинах морей живут левиафаны, но наука так и не нашла их. Кажется, это наиболее подходящие кандидаты на такое название, — выдохнул энсин Крашер, не отрывавший глаз от экрана. Большие космические змеи плыли, извиваясь всем телом, а между их извивами вились младшие, время от времени перескакивая от одного взрослого к другому. Один детеныш решил перебраться к самому дальнему взрослому, но на полпути резко снизил скорость и едва не отстал от всей группы. Видно было, как он отчаянно извивается, стараясь догнать родичей, но расстояние все равно медленно росло. — Капитан, сенсоры фиксируют радиоактивный всплеск! — успел доложить Ворф. — Выставить щиты, — автоматически приказал Райкер. — Долго мы сможем его выдерживать? — Всплеск прошел. — Щиты пока оставить. Один из взрослых левиафанов развернулся и вернулся за малышом. Тот, попав в извивы старшего, вновь стал так же быстр, и вдвоем они быстро догнали группу. — Похоже, взрослые как-то тянут малышей за собой, — заметил Дейта. — Да-да! — возбужденно подскочил на месте Крашер. — Как мы бы тащили кого-нибудь на гравилуче! — Может быть, как раз и используется слабое гравитационное поле большого левиафана. А радиоактивные всплески — возможно, их речь. — Поразительно, — прошептала советник Трой. — И я их чувствую! Они, похоже, разумные! — Что вы чувствуете? Группа прошла мимо Тау Кита 5. Самый большой левиафан отделился от группы, подлетел ближе к планете и махнул хвостом по краю атмосферы. На некоторое время на хвосте раздулись огромные пузыри, захватывающие воздух, потом добыча волной прошла по телу левиафана, видимо, уложившись в какие-то запасники. Двое других взрослых в это время вились поодаль, извивами тела удерживая малышей подальше от планеты. Похоже, только сейчас они заметили Энтерпрайз, который к этому времени подошел к планете на расстояние телепорта. — Спокойствие. А вот сейчас они заинтересовались нами! Левиафаны изменили направление движения и поплыли к кораблю. — Радиоактивные всплески! — предупредил Ворф. — Они пытаются общаться? Советник? — Возможно, капитан, — возбужденно ответила Трой. — Мы сможем им ответить? — Мы сможем скопировать их импульс, если вы точно уверены, что в нем не было агрессии. — Да, совершенно! — Ворф, у вас же записан последний их сигнал? — Да, передаю. Левиафаны оживились, подлетели ближе и начали описывать огромные круги вокруг "Энтерпрайза". Теперь стало видно, что они раза в полтора длиннее его. — Снова радиоактивные всплески! — Они заинтересованы, они рады, они удивлены, — перечислила Трой уловленные эмоции. — Капитан, вызывают с планеты. Просят поторопиться с доставкой сыворотки. — Мы не можем опустить щиты, всплески от их общения слишком сильны. — А шаттлом? — Если установить дополнительный экран на сам шаттл и поместить сыворотку в контейнер, то будет безопасно, сэр. — Мистер Ворф, отдайте распоряжение мистеру ЛаФоржу. Полетят... — Разрешите мне? — обратился Райкер. — И можно взять доктора Крашер. — Хорошо. Советник Трой, как наши гости? — Все так же рады и заинтересованы. Мы пытаемся составить их словарь, хотя бы приблизительный. — Хорошо. — Шаттл готов! — Ну, мистер Райкер, успеха, и на всякий случай будьте осторожны. Первый помощник встретил доктора Крашер у шаттла два, оба они быстро облачились в противорадиационные костюмы и сели в шаттл. Райкер дал команду на открытие шлюза, и маленький кораблик выскользнул наружу, направившись прямо к планете. — Множественные радиационные всплески! — более обеспокоенно, чем обычно, доложил Ворф. — Капитан, я чувствую новое — обеспокоенность, тревогу. — Что случилось? Большой левиафан прошел рядом с кораблем и нырнул вниз. — Шаттл! — Слышим вас, "Энтерпрайз". Видим левиафана, он... — Левиафан их атакует! Он ударил шаттл боком! — Дейта, повреждения шаттла? — Временная потеря ориентации, возможные ушибы команды. Все остальные системы в норме, шаттл возвращается на прежний курс. — Он заходит на второй круг! — Приготовиться к торпедному удару! — Нет, капитан, нет! — Трой схватила его за руку. — Это не агрессия! Это... спасательная операция! Левиафан решил, что это наш детеныш, и он его спасает от падения на планету! — Как его отогнать? — Переводчик. К чему-то мы уже нашли соответствия. Так, Ворф, надо передать — спокойствие, спокойствие... дом! — Готово. — Еще раз. — Шаттл, как вы? — Мы в порядке. Левиафан... кружит вокруг. — Потихоньку начинайте спуск. — Ворф, передавайте: спокойствие, радость. — Левиафан отлетел в сторону, но продолжает наблюдать за шаттлом. — Новые радиационные всплески. — Это сложно, — задумалась Трой. — Пожалуй, смущение, раскаяние... и большое любопытство. Кажется, они никогда не думали, что на планетах может быть жизнь, для них это всегда была страшная бездна, из которой нет возврата. — Ну что ж, надеюсь, теперь мы пополнили их знания о мире, — перевел дух Пикар. — Шаттл, возвращайтесь поскорее, тут вас ждут, похоже. Группа космических змеев висела в отдалении до тех пор, пока не увидела поднимающийся с поверхности шаттл. — Огромное удивление и радость, — прокомментировала Трой их плавные извивы, сейчас напоминающие танец.
Автор:Условно Добрый Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Зеркало, зеркало на стене… что ты покажешь мне? Тема: Затонувшие любые другие средства передвижения или объекты Вид работы: проза Тип работы: ориджинал, мистика/психодел, драма Размер: мини, 1778 слов
Понедельник – это всегда мигрень. Тупая, ноющая, невыносимая боль в затылке, в самом основании черепа. В понедельник хочется занавесить окна, закрыть их ставнями, закрасить. Забиться в самый дальний темный угол и погасить бессовестно бьющее прямо в мозг солнце. Ни занавесей, ни ставен, ни краски на маяке не предусмотрено. Солнце издевательски пускает блики в глаза, режет по нервам.
В понедельник на Алекса из зеркала смотрит чопорная, сухая и сморщенная, как пожухший листок, старуха. Кажется, ее шалью можно замотать целиком весь маяк. Они никогда не разговаривают, только здороваются.
– Добрый вечер, – шелестит она потрескавшимися губами, выцветшим голосом.
– Доброго дня, – отвечает Алекс.
Они кивают друг другу понимающе и больше не произносят ни звука.
Алекс не смотрит в зеркало, не смотрит на горизонт. Он старается в этот день вообще смотреть поменьше, и двигается плавно и медленно, как в танце. Раз-два-три. Раз-два-три.
Вторник.
Во вторник хочется петь. В зеркале вторника двойняшки – Анна и Мария. Анна немая, Мария слепая. У Анны голубой сарафан, у Марии зеленый. Но белые ангельские кудряшки, и серые, как прибрежная галька, глаза у них совсем одинаковые. Только у Анны взгляд живой, а у Марии живой голос.
– Ты любишь туман, Алекс? – звонкий вопрос Марии разрушает сонную тишину вечного полудня.
– Люблю, – отвечает Алекс. – Я все люблю, кроме яркого солнца.
– Солнышко, – тянет Мария.
Солнышко висит, будто прибитое на одном месте, где-то внизу ласково поет море, хлопают крылья чаек. Если забыть на секунду о том, где находишься, если закрыть глаза, море окажется внутри и будет петь где-то под сердцем, а крылья… А вот о крыльях лучше не думать. Проще думать о том, какие ровные, чуть шершавые доски у пола и ровные, слегка потрескавшиеся белые стены. Потолок – чистая известь. Окна на четыре стороны света. Между севером и западом – зеркало в медной оправе. Между востоком и югом картина в раме. Затонувший в прозрачной бирюзе моря самолет, совсем как настоящий. На боку, если приглядеться, можно увидеть его номер. Причудливые рыбы вьются стайками вокруг. За крохотными иллюминаторами перекошенные ужасом лица людей. К ним приглядываться совсем не хочется. Над водой на крохотном клочке суши стоит белый, словно игрушечный, маяк, подсвеченный ярким полуденным солнцем.
Среда.
В среду Алекс один, его одолевает щемящая тоска, возможно потому, что в зеркале пусто. Зеркало никогда не показывает отражения Алекса. Только солнце, окна, стены, пол, картину и кого угодно еще, стоящего в ярких лучах по ту сторону в любой день недели, кроме среды, разумеется. Но только не его.
Когда-то очень давно, в среду, Алекс разбил северное окно и прыгнул вниз. Тогда он еще помнил, что означает безысходность. Он чувствовал что летит, но почему-то приземлился в центр круглой пустой комнаты все того же маяка.
Теперь он пытается оставить ногтем метку на раме картины с затонувшим самолетом. Каждую среду.
Четверг.
В четверг метка на раме исчезает, зато в зеркале появляется мистер Лендер и приносит с собой апатию. Про себя Алекс зовет его «профессор». У мистера Лендера некрасивое лицо с обвислыми щеками, бежевый костюм в ужасную скучную клетку и очки в оправе той самой толщины, которая является отличительной чертой всех профессоров.
– Здравствуйте, Алекс, – профессор всегда исключительно, но при этом пренебрежительно вежлив.
– Добрый день, мистер Лендер. Удалось прочесть дальше?
– Нет. И насчет дня я бы не был так уверен… – Лендер качает головой и ходит от окна к окну, словно пойманный в клетку зверь.
У мистера Лендера в кармане пиджака всегда лежит тонкая книжица в красном переплете. Он открывает ее на первой странице. Только на ней. Там надпись «Дорогому Л. от К.» Перевернуть страницу и прочесть дальше у профессора не выходит.
Алекс не сочувствует Лендеру, ему все равно.
Пятница.
В пятницу Алекса развлекает неутомимый Эдди.
– Привет, братишка, – говорит он, непринужденно почесывая свою трехдневную щетину.
– Привет, Эд. Что на этот раз?
– Выставил раму, отвернулся, а она опять там, вот зараза! – Эд смеется искренне, открыто, как умеют только очень счастливые люди. Алекс замечает, что у Эда содраны два ногтя на левой руке и разбиты костяшки пальцев. Ему бы с такими руками играть на пианино, а не рамы выставлять. Алексу очень не хочется задумываться, какова обратная сторона беззаботности и искреннего смеха Эдди. А еще это единственный день, когда не хочется сбежать с проклятого маяка, подальше от надоевшего солнца, стен, окон, картины и зеркала.
В пятницу Алексу легко и немного тревожно, как в ожидании долгожданного праздника.
Суббота.
Ее Алекс ждет всю неделю, считает дни, часы, минуты. В субботу в зеркале появляется Алина.
– Как дела, Элли? – спрашивает Алекс.
– Я же просила, не зови меня так. – устало отвечает она.
– Прости.
– Поговори со мной, Алекс.
И Алекс говорит. Рассказывает про свой понедельник, вторник… Про каждый день. Про то, как ненавидит солнце и белый цвет. Про то, как рад видеть Элли. Сам не понимает почему, но безумно рад. Алина рассеянно кивает. Суббота пропитана для Алекса нежностью и печалью. И желанием разрушить маяк к чертям, до самого основания, перетряхнуть весь этот безумный мир, лишь бы у Элли не было этой печальной складки возле губ.
Воскресенье.
Воскресный день принадлежит суровому моряку Винсенту Вину. Капитану, если верить его словам. У Вина невероятно колоритный внешний вид. Начиная от густой рыжей бороды, торчащей в разные стороны, какого–то древнего жилета поверх пальто, больше подходящего пирату века этак 17, и заканчивая потертой древней шляпой.
– Что, парень, много бы отдал, чтобы смыться отсюда? – с насмешкой спрашивает он. Голос у капитана прокуренный, хриплый и лающий.
– Всё, что есть, – честно отвечает Алекс. Хотя, сказать по правде, ему нечего предложить за свое спасение, у него ничего нет.
Воскресенье – это тоска по ушедшей субботе. Начало нового витка и конец старого.
Хотя, на самом деле все это условности. На маяке нет времени, нет дней недели. Это Алекс себе придумал, что сегодня воскресенье. Что именно в среду он остается совсем один. Что именно в субботу зеркало отражает ему Алину. Как еще разграничить сегодня от вчера? Как не сойти с ума? Как заставить себя поверить в то, что в жизни еще есть место переменам? Есть что-то еще кроме глупого солнца и маяка. И моря.
Да, только так.
Солнце беспощадно бьет в южное окно, обрисовывая четкий контур прямоугольника на полу. Алекс мужественно садится в это яркое пятно. Солнце не греет. Пол одинаково холодный по всей поверхности. Алекс смотрит на картину. В среду стайка цветных рыбок плавала возле крыла, теперь же они подбираются к хвосту.
– Добрый вечер, – шелестит старушечий голос.
У Алекса начинается мигрень, но он мужественно поднимается и идет к зеркалу.
– У вас вечер?
– Да, – женщина встревожено смотрит в сторону, где для нее, по всей видимости, садится за горизонт солнце. – Небо, словно угасающий пожар. Облака горят
– Как поэтично, – вырывается у Алекса помимо воли. – А у меня полдень. Яркое солнце и чистое небо.
– А у нас туман и ничего не видно, правда, Анна? – за стеклом уже двойняшки. Мария цепко держит сестру за руку. Анна плачет и кивает.
– Как же ты поняла про туман? – недоуменно спрашивает Алекс. Ему хочется успокоить девочек, но он совершенно не представляет, как.
– Анна пишет мне на ладони слова. Только с ошибками. Не плачь, сестренка, все будет хорошо. Правда, Алекс?
Хочется сказать: «Конечно правда, обязательно все будет хорошо», но Алекс совсем в этом не уверен.
– Туман… У вас утро.
– Глупости, молодой человек. – отвечает из зеркала Лендер. – Сейчас примерно четыре часа дня, сильный ветер, кажется, надвигается буря. – Профессор долго молчит, а потом каким-то совсем жалким тоном продолжает. – Скорее бы.
– Ветер? – за окном Алекса штиль.
– Разве что совсем небольшой, – Эдди в зеркале присыпан штукатуркой, наверное, пытался разобрать стенку. – А так обычное серое утро, ничего особенного.
У Алекса голова идет кругом. А ведь он догадывался. Все это время он знал, что что-то не так.
– Элли, ты здесь? Что у тебя за окном?
– Луна, – у Алины потерянный вид заблудившегося в толпе ребенка. – Яркая полная луна в небе. Так тихо. Так тревожно... и страшно.
Алекс прижимается лбом к холодному стеклу в желании продавить, пройти насквозь, но преграда непреодолима.
– Брось это, – хрипит капитан Вин. – Я пробовал разбить, ничего не вышло.
– У меня за окном яркое солнце и я его ненавижу, – признается Алекс.
– Повезло, парень, – усмехается капитан. – У меня кромешная тьма и шторм. Поверь, он ничем не лучше твоего солнца.
Капитан смеется. В его смехе обреченность, презрение к трудностям и лихость пойманного в ловушку. Он уже знает, что проиграл, но унывать не в его правилах. Такие встречают судьбу смехом.
– Алекс, проснись! Алекс! – голос Элли доносится как сквозь толщу воды. – Алекс!
В самолете душно и жарко, неудобное кресло впилось подлокотником в бок.
– Ты уснул? Невероятно!
– Элли?
– Я же просила, не называй меня так, – громкий раздраженный шепот жены приводит Алекса в чувство. Выходит, он просто спал. Получается, это просто сон.
Через ряд на них неодобрительно смотрит сухая, сморщенная, как осенний лист, старуха. Кажется, в ее шаль можно завернуть весь самолет. Зачем ей шаль в такую жару?
На передних креслах играют двойняшки – Анна и Мария. На Анне желтый сарафан, на Марии яркий розовый. Алекс думает, что надо купить девочкам голубой и зеленый.
Мысли прерывает объявление по громкой связи. Чуть шипит динамик, слышно, как гудят разогреваемые турбины.
– Уважаемые пассажиры, с вами говорит командир воздушного судна Винсент Вин. Приветствую вас на борту самолета авиакомпании Люфтганза.
Мы сожалеем, что наш вылет задержался в связи с необходимостью технической проверки самолета. Предполагаемое время вылета – 12 часов 5 минут. Время в пути 2 часа 25 минут…
Элли слушает и бледнеет. Молодой парень на соседнем сидении хмыкает и утыкается носом в телефон, но проходящая мимо стюардесса просит его отключить.
– Сестренка, что ты так переживаешь, уже выключаю.
У парня трехдневная щетина и руки пианиста.
– Просим вас оставаться на своих местах с пристегнутыми ремнями безопасности. Извините за причиненные неудобства. – Хриплый, лающий голос командира воздушного судна навевает Алексу мысли о пиратах 17 века.
По проходу с напускным достоинством идет серый костюм в скучную полоску. Алекс мимоходом думает, что клетка подходит профессору больше.
– Мистер Лендер, прошу вас, займите свое место и пристегните ремень безопасности, – терпеливо настаивает стюардесса, обращаясь к костюму.
В руке у Лендера бессменная красная книжица, открытая на первой странице. Он что-то пишет в ней.
Самолет медленно и как-то неохотно движется к взлетной полосе, суетятся стюарды. Когда он начинает резко набирать скорость, салон слегка трясет, видно как в соседнем кресле рука Элли судорожно вцепилась в подлокотник.
Алексу нечем дышать. Ему чудится зеркало на белой известковой стене, яркий застывший в одной точке полдень. Медная оправа блестит в лучах. Отражение плывет…
– Давай не полетим? – срывающимся шепотом просит Алекс жену.
– С ума сошел, мы уже взлетели! – немного истерично отвечает Элли.
И правда, за двойным пластиком иллюминатора бирюзовое море. Алекс успевает рассмотреть внизу на крохотном клочке суши одинокий, ослепительно белый в лучах солнца, маяк. Словно игрушка. Картинка... Зеркало на стене...
А потом загорается правый двигатель.
Ни выхода, ни входа. Ни спуститься вниз, ни подняться наверх. И ясный белый день за окном. Круглые сутки, всю неделю, вечность.
––––––––––––––––––––––––– Время застыло куском янтаря, белое солнце бьёт в окна навылет. Нас приютил этот старый маяк. Больше никто этих стен не покинет. Вечное утро и вечная ночь. Пойманы в сеть, ни уйти, ни проснуться. Мысли, сомнения, страхи – всё прочь. Зеркало, дай мне возможность вернуться. Зеркало, зеркало на стене, Что ты ответишь мне?
фюзеляж в ракушках, в салоне пусто стаи рыб гнездятся теперь в турбине вместо кресла пилота толпа моллюсков бесполезные шасси застряли в иле ненавистное солнце стоит в зените день притих и спит дорогой игрушкой мир застыл, иного тут не увидеть суетой людской покой не нарушить только если крылья тебе обратно отдадут хотя бы на полминуты... но увы, нет к прошлому нам возврата череда случайностей карты спутала на твои вопросы стекло не ответит не подскажет картинка что тебе нужно для тебя ни жизни здесь нет, ни смерти день за днем в тебе хороводом кружат
но однажды в чужих глазах ты увидишь истину среди боли, печали, сомнений, грусти... на тебя вдруг бездна посмотрит пристально и на краткий миг жизни круг запустит
удиви судьбу, догадайся, всё легко и просто среди ночи, в шторма, сквозь туман и дым ты теперь маяк и тебе не покинуть пост ты обязан светить другим
Автор:Astera Orey Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Легенда о кельпи Тема: Кельпи Вид работы: проза Тип работы: ориджинал, фантастика Размер: мини, 2184 слова
прикоснуться – Ты, что ли, ученый с большой земли? Тот, к которому обращался мальчишка-рыбак, темноволосый мужчина со спокойным внимательным взглядом, сидевший в самом углу таверны, повернулся, сощурился, всматриваясь. Потом кивнул, отозвался негромко: – Саймон Кроу. Чем могу быть полезен? Он был непохож на местных постояльцев, и непохожесть эта неуловимо бросалась в глаза, заставляла обходить стороной. Был ли то чуждый, хоть и правильный, говор или странный покрой одежды, было ясно – не из этой земли родом, чужак. Когда он только пришел в деревню с дальнего южного тракта, молва о нем разлетелась сразу же, как листья на ветру. Но назвавшийся Саймоном со старейшинами клана вел себя учтиво и за постой платил щедро, и старик О'Хайнли велел его не трогать. – Говорят, ты чудное всякое изучаешь, – настороженно протянул мальчишка. И, словно решившись, выпалил вдруг: – Я кельпи вчера на озере видел! Из тех самых, что девку МакРовенов, ну... того. Тонкая рука его сама собой начертила защитный знак. Саймон Кроу лишь едва заметно наклонил голову, с интересом заглянул в глаза. И – легко поднялся на ноги, положил на загрубелую столешницу медный кругляш. – Покажешь, где?
Озеро было спокойным, здесь рыбачили редко; как сказал полушепотом мальчишка Берт – дурная слава ходила об этих местах, что муть какая-то в воде водится. У берега тянулись вверх деревья, тонкие, с жесткими листьями, да гулял ветер, промозглый, горный, от него так и тянуло вернуться обратно, к очагу и элю, плотнее завернуться в шкуры. Саймон не чувствовал холода. Его защитный костюм был рассчитан на температуры гораздо ниже этой, он мог бы спасти ему жизнь даже в арктических льдах. Гораздо большую проблему создавала местная мошкара – в предгорьях Шотландии от нее спасало лишь стазисное поле. К несчастью, не заметить дрожащую рябь воздуха не смог бы только слепой. Грязные пальцы стиснули его запястье. – Кельпи, – побелевшими губами выдохнул юный Берт. У девушки, выступившей из воды, была светлая чистая кожа и длинные, до бедер, волосы цвета белого золота; они льняным покровом стелились по водной глади. Тонкие хрупкие пальцы, никогда не знавшие тяжелой работы, мягко отвели мокрые пряди, упавшие на лоб. Обнаженная, она словно не обращала внимания на собственную наготу; глаза ее, текучая вода и горный хрусталь, остановились на застывшем от ужаса мальчишке. Девушка улыбнулась ему. И поманила к себе. – Не ходи, – тихо сказал Саймон, не оборачиваясь. И тут же ощутил, как ослабла чужая хватка на его запястье. – Не ходи, дурак! Берт, кажется, даже не услышал. Кельпи, не сводившая с него взгляда, мягко шагнула назад, в озеро. Опустилась по плечи, легкая и невесомая, потом скрылась полностью, и стоялая вода качнулась и разошлась, без единого всплеска принимая ее к себе. И – уводя за собой. Саймон метнулся вперед. Мальчишка отбивался яростно и слепо, как зверь, кусался и царапался, выворачивался из рук, отчаянно пытаясь добраться до берега, там, где гладкие камни уходили под воду. В глазах его не отражалось больше ничего, и лишь когда Саймон вколол ему седативные, он последний раз дернулся и обмяк, обвис безвольным мешком. Дыхание его было рваным, и сердце все еще билось быстро, словно даже всесильная химия не могла справиться с... ...Саймон поднял голову. Кельпи смотрела на него, внимательно и изучающе, и улыбка исчезла с ее лица. Ее можно было бы принять за человека, если бы среди людей могла найтись девушка подобной красоты и грации, если бы в глазах той девушки могла существовать сама бездна. – Кто ты? – ровно спросил Саймон Кроу. Поднялся на ноги, протянул ей раскрытые ладони, знак мира. – Я не причиню вреда. Кельпи отвернулась и снова нырнула в воду.
*** Закат спускался на землю золотистым заревом, окрашивая вершины холмов, сверкая в кронах деревьев, и искристым маревом отражаясь в темной воде. Издалека казалось, будто озеро охвачено огнем, и огонь этот стекает в него прямо из разверзнувшихся небес. – Прости, я не догадался сразу, – сказал Саймон. Присел на корточки рядом с берегом, глубоко вдохнул. – Ультразвук. Конечно, это может быть только ультразвук. Крошечный чип у височной коры ощутимо нагревался. Кожу чуть покалывало тонкими иголочками – миниатюрный передатчик анализировал смысловую составляющую и торопливо менял частоту звуковых колебаний на те, что недоступны человеческому слуху. Вода вздрогнула и разошлась. Кельпи изогнул длинную изящную шею и беззвучно встряхнул гривой, выступая на берег. Он был действительно похож на лошадь, лишь два длинных витых рога, да странно-бледный отлив шкуры отличали его от земных коней. В белоснежной гриве запутались водоросли; Саймон отрешенно скользнул по ним взглядом и лишь потом заметил, как странно, задом наперед, вывернуты копыта. А потом на месте копыт выросли человеческие ступни, и тело выпрямилось, уменьшаясь в размерах, изогнулось, стремительно меняя очертания. "Не считать – твоя раса – разум. Раса – иметь – категория Ов." Саймон усмехнулся. – Люди входят в категорию Аз-Арне с пятьсот девятнадцатого юни-витка. Кельпи шагнул ближе. Теперь он выглядел, как юноша лет семнадцати, стройный и изящный, по его обнаженному телу стекала вода, длинные светлые волосы падали почти до пояса. Лишь глаза остались теми же, прозрачно-нездешними, как хрусталь, бесстрастно-холодными, как льдистый ручей. "Сейчас – пятьсот семь – виток." Саймон кивнул. – Земля освоила... освоит четвертое измерение. Я хронист Саймон Кроу из Свидетелей Времени. Лицо кельпи осталось непроницаемым. Чип-переводчик был горячим, словно под кожу ввели расплавленный воск. Образы транслировались в мозг напрямую, Саймон как будто слышал короткие обрывки слов, терминов и понятий, которыми кельпи общались между собой, но не мог полностью сложить их в осмысленные фразы; те звучали на незнакомом ему языке. Он знал, что его имплантированный нанокомпьютер, виртуозное чудо техники и инженерной мысли, продолжает анализировать чужую речь, кропотливо собирая пазл по кусочкам – но данных для составления полного словаря все еще было недостаточно. Они должны были говорить еще. "Наш облик – беспокоить – хронист Саймон? – поинтересовался кельпи. – Мы стараться – идентичность – генно-инженерия – требует время." Кроу невольно хмыкнул, развел руками; слишком человеческий жест, но стоящую на чистых подсознательных инстинктах моторику движений было сложно постоянно держать в уме. К счастью, это, кажется, не было сочтено за признак агрессии. Ему доводилось несколько раз наблюдать официальную процедуру контакта, но, правда, послы делегации обычно не приходили обнаженными догола. Саймон качнул головой и спросил: – Зачем? Вы убиваете людей, вы изменили облик, чтобы походить на людей, вы совокупляетесь с человеческими женщинами. Зачем? Кельпи ответил не сразу, и жжение в виске усилилось, отмечая увеличившееся количество передаваемых данных. Саймон сощурился; он понял, что тот обращался не к нему, а общался со своими, но ощущение неявной угрозы стало слишком навязчивым. Спустя мгновение по коже словно прошлись наждаком – костюм, реагируя на мысль об опасности, стремительно наращивал дополнительные слои защитной ткани. Не факт, что это могло бы спасти ему жизнь, конечно. Светловолосый юноша отвернулся от воды и вновь посмотрел на Саймона. "Категория Ов, – отчетливо и бесстрастно сказал он. – Квази-разумные. Конвенция Арару-Ориона позволяет ликвидацию Ов существами более высокого порядка, если жизнь их собственной расы под угрозой." Чип-переводчик, транслирующий ассоциативные образы из словоформ напрямую в мозг, был уже достаточно уверен в своих силах. Хронист Саймон Кроу знал этот закон Конвенции. Все земляне его знали. Он был разумен, аналогичен их собственному; так, выбирая между человеком и животным, будут в первую очередь спасать человека. Задолго до своего первого контакта люди определили для себя рубеж разумности, взяв себя, вид homo sapiens, за точку отсчета. Они, в отличие от прочих животных, были способны планировать будущее и осознавать в нем себя, и поэтому у них был приоритет в выживании. Но во вселенной все было сложнее. Вселенная знала миллионы миллионов видов существ, и тысячи тысяч из них превосходили людей в развитии, они могли строить галактики силой мысли, перебирать бесчисленные веера вероятностных линий и складывать пространство, как бумажный листок. И у них был свой рубеж разумности. Конвенция Арару-Ориона. Категория Ов присваивалась расам, чье будущее было не определено. Ограниченные своей природой, те расы могли со временем компенсировать это технологическим прогрессом... или же исчезнуть, заигравшись в ядерный распад. Земле повезло – одновременно с выходом за пределы Солнечной системы, были открыты и хронопутешествия. Четвертое измерение перестало быть уделом богов, и люди были приняты в Аз-Арне, младший разумный вид. Но здесь-сейчас, на пятьсот седьмом относительном витке, они все еще были Ов. Здесь-сейчас галактические законы не защищали их. "Мы не захватчики, хронист Саймон, – сказал кельпи. Его лицо, пугающе человеческое, оставалось слишком пустым и равнодушным, словно тот забывал контролировать эмоции. – Но наша планета умирала, и нам нужна была другая." Вода плеснулась, разбежалась кругами. Хрупкая невысокая девушка с волосами цвета белого золота и глазами, прозрачными, как хрусталь, легко выступила на берег. Подошла ближе, аккуратно ступая по мокрой траве, встала-замерла неподвижно рядом с первым кельпи, похожая на него и внешностью, и жестами, словно сестра-близнец. Это она едва не затащила Берта в озеро. "Мы выбрали твою, хронист Саймон", – произнесла она. Чип-переводчик сымитировал звуковой образ серебристой мелодии, ровной и безмятежной, но в ней проскользнула едва уловимая нота фальши. Разум человека счел это интуитивным сигналом раздражения-досады-гнева-горечи и вывел простейшую цепочку причины-следствия. – Вы ошиблись, – спокойно сказал Саймон Кроу. Кельпи одновременно наклонили головы. "…наша планета далеко…" "…световой барьер вносит относительные коррективы…" "…мы рассчитали время…" "…два миллиарда планетарных лет назад…" "…вероятность возникновения разумной жизни была слишком мала…" "…мы ошиблись…" Конечно, отрешенно подумал Саймон, конечно, они не хотели сражаться, это нелепо, во вселенной достаточно места на всех. Конечно, они рассчитывали на пустую планету, на гигантские водные пространства, им же нужна вода, и никаких разумных обитателей. Прилетев сюда, кельпи бы развернули естественную эволюцию, выселили зарождающиеся виды жизни, и развитие третьего шарика Солнечной системы пошло бы совсем другим путем. Но сверх меры удачливое человечество успело родиться раньше срока. "Мы тоже хотим жить, хронист Саймон, – сказал юноша-кельпи; его голосовой образ был более глубоким, создающим ассоциации с лиловой темнотой океанских бездн. – Ты откажешь нам в этом желании?" Они стояли перед ним на берегу озера, обнаженные и прекрасно-юные мужчина и женщина, и не стыдились ни своей наготы, ни своих слов, ни своих намерений. И задавали вопрос, тот же самый вопрос, к которому неизбежно приходят все, кто осознал, что он существует. Саймон выдохнул резко, отступил назад. Я не бог, хотел сказать он. Я не…
Пробуждение было резким – в одно мгновение он ощутил вокруг себя воду, и движение воды упругим давлением на кожу, ощутил глубину – слегка закладывало уши; и темноту – здесь не было света, что мог бы уловить человеческий глаз. Следом пришел страх, интуитивный и древний, страх перед смертью – тело помнило еще со времен камня и пещер, что вода опасна, вода враждебна, вода – это гибель, и надо как можно скорее вверх, к свету, к воздуху, пока в легких еще осталась капля кислорода, пока водяные пласты не сдавили, не похоронили под собой. Саймон дернулся неловко, взмахнул руками, и тот, кто нес его на себе, изменил направление, изогнулся, невесомо скользнул чуть правее и выше. "Да, ты не бог, хронист Саймон," – сказал он. И Кроу только тогда осознал, что может дышать. Портативная дыхательная маска надежно закрывала рот и ноздри, фильтруя воду, выцеживая из нее драгоценный кислород. Глаза были укрыты защитными очками – но он не мог вспомнить, как надевал их, он не мог вспомнить абсолютно ничего после того, как на берегу озера заглянул в глаза кельпи. Кельпи. "Мы скоро выйдем на поверхность," – словно угадав его мысли, отозвался кельпи; гибкое лошадиное тело под ним рассекало воду, словно не ощущая никакого сопротивления. Саймон рискнул осторожно разжать пальцы и отвести левую руку – судя по упругости потока, они плыли со скоростью семи-восьми миль в час. Правой рукой он продолжал цепляться за гриву кельпи и не собирался ее отпускать. Этикет межпланетных отношений мог катиться к черту. "Твоя раса достигла многого за эти витки, – чип-переводчик переслал сигнал задумчивого любопытства. – Мы изучили твои приборы, хронист Саймон. Они хороши, но недостаточно хороши. Как и у твоих предков, у тебя нет активной защиты от магнитного воздействия." Магнитный резонанс. Направленное воздействие на кору головного мозга, фактический гипноз, возведенный в научную степень. Кельпи не нужно было заманивать людей обещаниями и дарами, достаточно было просто отдать приказ. И люди превращались в марионеток. Над головой светлело, они приближались к поверхности. Саймон невольно задержал дыхание; кельпи вынырнул без единого всплеска, как иглой вспоров водную гладь, и лишь разбежались кругами волны. Замер, чуть наклонил голову, словно раздумывая – до берега было достаточно далеко, и для человека такой заплыв мог оказаться достаточно тяжелым. Кроу сдернул маску. – Зачем? – резко спросил он. – Я не понимаю… Кельпи встряхнул гривой, как засмеялся. "Не беспокойся, хронист. Мы думали, вдруг вы, будущие-Аз-Арне, сможете помочь... но нет, вы во многом отстаете даже от нашей цивилизации. В твоем языке есть концепция иронии – это действительно ирония, Саймон Кроу, в том, что мы умираем здесь." Саймон прикрыл глаза. – Репродуктивный сбой? "И природные смерти, – спокойно согласился кельпи. – Нас, прилетевших на колонизацию, становится все меньше, и рано или поздно мы вымрем все. Единственный выход – ассимиляция." Генетика, подумал Кроу. Генная инженерия. Им не было дела до людей, им были нужны человеческие образцы для экспериментов. Им нужен был пример, когда они лепили себе второе тело, слишком идеальное, слишком правильное. Им нужны будут еще примеры, когда они захотят научиться культуре и языку, когда неумолимая эволюция заставит их покинуть водные глубины и выйти на сушу. Это значит, что им придется убивать еще. Сколько еще? – Сколько еще? – отрешенно спросил Саймон. – Не говори мне про Конвенцию, она не запрещает защищаться, а сейчас от твоей расы остался только осколок. А человечество отлично научилось выживать. "Смертей не будет, – бесстрастно отозвался кельпи. – Мы сняли много информации с твоих приборов, ее будет достаточно. Но нам придется продолжить эксперименты с размножением, пока что ни одна человеческая особь не смогла зачать и выносить плод. Пока не будет преодолен этот барьер, ассимиляция обречена на провал." – Пусть они хоть удовольствие получают, – буркнул Саймон. Они были уже близко от берега; он соскользнул с гладкой лошадиной спины, почти сразу же ощутил под ногами твердое дно. Выбрался на песок, оглянулся. Кельпи, светловолосая девушка, прекрасней которой не знала Земля, распрямилась и, мягко улыбнувшись, заглянула ему в глаза. "Можешь узнать сам, хронист."
Лисимах опаздывал. Коммуникатор на руке еще 10 минут назад оповестил его о входящем сообщении от одногруппника, которое гласило: "Плохи твои дела, druzhe". А это могло означать только одно. Мистер Гибсон уже вошел в аудиторию. До начала занятий оставалось 5 минут и Лисимах понимал, что не успевает. Антоний Гибсон был сухоньким старичком с лицом, похожим на печеное яблоко. Более того, яблоко, которое мечтало, чтоб его запекли с медом и орехами, а его взяли и запекли, едва припудрив сахарозаменителем. Оно выражало разочарование и вселенскую скорбь. Особенно, когда кто-то опаздывал. Лисимах прибавил шаг. До его альма матер оставался один поворот и пол квартала. НАЯДА - Национальная аккомодационно-языковая дипломатическая академия, в которой уже третий год учился Лисимах, была своеобразным центром города. Помимо двух учебных корпусов, вокруг которых был выстроен небольшой студенческий городок, рядом располагалась дюжина предприятий, в которых вчерашние выпускники отрабатывали обязательную двухлетнюю стажировку. У поворота Лисимах ускорился, едва не задыхаясь, и выжимая из опорно-двигательного аппарата и икроножных мышц максимум.
В свой первый рабочий день на новом месте Лерой проснулся на час раньше обычного, чтобы погладить рубашку, не удовлетворившись ее состоянием после глажки вечерней, а также предположив, что пробежка в незнакомом районе может занять больше времени. Сделав пару кругов по кварталу, он уже направлялся домой, планируя принять душ и в очередной раз радуясь, что удалось снять квартиру недорого и совсем рядом с академией. Лерой уже свернул на дорожку, ведущую к его жилому комплексу, как в него на полном ходу врезалось человеческое тело, однозначно идентифицированное им как мужское. Более полная идентификация была ему, к сожалению, недоступна, так как отправляясь на пробежку очков Лерой не надевал, а без них видел более чем смутно. Зато он отлично услышал, как хрустнул под ягодичными мышцами юноши вылетевший из рук при ударе шагомер. "Отличное начало дня", - пронеслось у него в голове, пока он протягивал молодому человеку руку, чтоб помочь подняться.
"Теперь точно опоздаю", - пронеслось в голове Лисимаха, когда он, повинуясь законам сохранения энергии и импульса, шлепнулся на задницу перед незнакомцем в спортивном костюме. Под этой же самой задницей оказался и шагомер незнакомца, естественно, такого напора не выдержавший. - "Еще и синяк будет". Он уцепился за любезно протянутую бегуном руку и утвердился перед ним в пространстве. Вертикально. - Простите пожалуйста, мне очень жаль, я возмещу стоимость шагомера. - Не беспокойтесь. Он никогда мне не нравился. Также прошу меня простить, но я тороплюсь. Вы в порядке? - В полном. - Отлично. "Надо же, симпатичный какой", - проводив мужчину взглядом, Лисимах посмотрел на часы и обреченно вздохнул.
- И в 2019 году результатом перенаселения и усиления военной агрессии стала серия крупных ядерных конфликтов, уничтоживших основную массу населения планеты... Вздохнув поглубже, Лисимах толкнул дверь. Мистер Гибсон едва удостоил его взглядом. - А, Лисимах, вы все-таки решили почтить нас своим присутствием? "Я опоздал всего на семь минут. Старый kozel." - Сегодня, после занятий, жду вас в библиотеке. Будете помогать моему помощнику с расшифровкой записей, которые мы привезли из последней экспедиции. Не веря, что экзекуция закончилась так быстро, Лисимах кивнул и направился к своему месту, размышляя - в чем подвох. - А также, жду вас завтра, послезавтра и ежедневно, в течении месяца. С тяжелым вздохом Лисимах закинул вещи на скамейку, где уже нетерпеливо поерзывал в ожидании его друг, Птолемей. - Включая выходные.
Спустя четыре часа
- Моя жизнь кончена. - Ты драматизируешь. - Месяц! Без выходных! Да он со своим помощником сведет меня с ума! Наверняка выбрал такого же несносного старикашку. Да за месяц они выпьют из меня всю кровь, а после расчленят тело и спрячут в хранилище. Все, точно тебе говорю, моя песенка спета. - Тебе всегда нравилась расшифровка. - Но не на выходных и не в такой компании! - Да ладно, месяц - это не так уж и долго. - Мне казалось ты должен быть на моей стороне, Лем! Специально для тебя я принесу страницу из словаря. На "п". - Ммм? Это почему? - Дружеская поддержка! Расхохотавшись, Птолемей сунул в его сумку припрятанный во время ланча сэндвич и хлопнул по плечу. - чтоб не так тоскливо было. Ну, или можешь попытаться подкупить его помощника едой. Иди уже, страшно подумать, что он придумает, если ты и в этот раз опоздаешь. Страдальчески закатив глаза, Лисимах направился в библиотеку.
- Вы не опоздали, что ж, похвально. Знакомьтесь, это Лерой Дженкинс, мой новый помощник. Лерой, это - Лисимах, в ближайший месяц он будет помогать вам с расшифровками. Лисимах во все глаза смотрел на на человека, к ногам которого он пал сегодня утром. В буквальном смысле. - Очень приятно. Пойдемте, я покажу вам материалы. Еще более забавным было то, что он его, кажется, не узнавал. Но серая рубашка ему определенно шла. Лерой проводил его в небольшую комнатку,хранилище, и широким жестом обвел с десяток книг разной степени потрепанности, бережно разложенных на высоком столе под специальными лампами. - Вот.Результаты последней экспедиции.
Ядерная война отбросила человечество в своем развитии на несколько столетий назад, в результате многочисленных конфликтов были утеряны многие знания, канули в небытие целые группы языков. Миссией Академии как раз и был сбор уцелевших материалов, вне зависимости от их носителей, перевод на всеобщий язык, а также работа по восстановлению исчезнувших языков на основе найденного. В дальнейшем, то, что было расшифровано как инструкции или сведения о технологических процессах, передавалось в производство. Поэтому, хоть технически Академия и была языковой, выпускались из нее специалисты самых различных направлений. Сам Лисимах, например, готовился стать врачом.
Лерой коротко рассказал ему о прошедшей экспедиции и кивнул на ближайшую книгу: - Начнем с нее. Вы раньше делали расшифровку? - Да. В прошлом году я расшифровывал книгу по полевой медицине. Услышав голос Лисимаха, Лерой взглянул на подопечного более внимательно. - Изучаете лечебное дело? - Да. - Тогда, думаю, вам будет интереснее начать с этого. Следующий час Лисимах расшифровывал весьма небезынтересный справочник по хирургии, вполуха слушая как Лерой с мистером Гибсоном обсуждают подробности экспедиции. Гибсон наконец заглянул в хранилище: - Заканчивайте страницу, молодой человек, и на сегодня можете быть свободны. Через несколько минут пришел Лерой, чтобы помочь вернуть книгу под лампы. - Мы с вами нигде не встречались? - Сегодня утром я в вас врезался. На секунду Лисимаху показалось, что Лерой смутился. - Простите. Я плохо вижу без очков. Вы поэтому опоздали? - Мистер Гибсон успел пожаловаться? - Нет, - Лерой усмехнулся. - Я слишком хорошо его знаю. Я ведь тоже у него учился. Собирая вещи, Лисимах прикидывал сколько лет его новому знакомому. Гибсон, убедившись, что в хранилище никого не осталось, запер за ним дверь. - Мистер Дженкинс рассказал мне, что вы опоздали из-за него. По выходным можете не приходить. Жду вас завтра, в это же время. Обрадованный Лисимах пулей выскочил из библиотеки, пока старик не передумал.
Коммуникатор Птолемея оповестил о входящем сообщении от абонента "Лис". "Дружище, ты не поверишь. Кажется я влюбился".
Автор:rifmoplet94 Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Шутка Тема: Ктулху Вид работы: проза Тип работы: фанфик по вселенной Mass Effect, Джокер/СУЗИ, юмор Размер: драббл, 431 слово Примечание: 7 зеттабайт - единица измерения информации,равная 2 в 70-й степени байтам.
прикоснуться Пока «Нормандия» мирно бороздила просторы космоса, спокойный голос Доктора Чаквас сообщил Джокеру об обязательном медицинском обследовании – чтобы убедиться, что всё действительно в порядке. Сам он чувствовал себя прекрасно, поэтому процедура была для него чистой формальностью. Покинув своё рабочее место (редкий случай, так как корабль он любил и гордился тем, что является его пилотом), он направился вниз, к медицинскому отсеку. За корабль можно было не волноваться – СУЗИ могла выполнять десятки тысяч операций одновременно, в том числе и выполнять обязанности второго пилота. С тех пор, как Джокер вручную снял с неё все ограничения и подключил её ко всем системам корабля, прошло много времени и члены команды уже привыкли к ней и её новому облику.
СУЗИ испытывала любопытство. Раньше она бы охарактеризовала это чувство как бессознательное стремление к познанию, думая, что испытывать его могут лишь живые существа, включая людей. Она узнала, что и синтетики тоже могут быть подвержены этому чувству (она оставила заметку: выяснить, не связано ли это с присутствием капитана Шепард). По крайней мере, в этот момент СУЗИ были любопытны данные, хранящиеся на компьютере Джокера.
Воспользовавшись его отсутствием, она села в его кресло. Компьютер был включен. На большом плоском экране отображались несколько папок со стандартными названиями: «Музыка», «Книги», «Фильмы». Кроме того, она обнаружила папку под названием «Моя малышка». Открыв её, СУЗИ отметила, что там хранятся тысячи фотографий «Нормандии» в разных ракурсах. Сомневаться в любви Джокера к кораблю действительно не приходилось. Затем её внимание привлекла электронная книга «Зов Ктулху». Автор – Говард Филлпс Лавкрафт. Ей понадобилась одна десятая секунды, чтобы узнать о нём всё, что можно. Подумав, что книга может быть интересной и её прочтение приблизит её к пониманию Джеффа, СУЗИ скопировала её себе.
В правом нижнем углу находилась папка под наименованием «ХХХ». СУЗИ это не удивило. Гораздо больше её заинтересовал тот факт, что объём данных в этой папке составлял около 7 зеттабайт*. Она уже было собралась открыть один из снимков, как вдруг экран собственного компьютера СУЗИ загорелся красным, тут же всплыло небольшое окно брандмауэра, предупреждая об опасности: совершались попытки вмешательства в систему и удалённого управления кораблём. «Цербер» не оставлял надежды снова контролировать «Нормандию». Шепард с Гаррусом и Лиарой отсутствовала на задании. Игнорируя запросы, она посмотрела на открытую папку и, недолго думая, скопировала и загрузила на сервер организации все снимки в папке. Окно с предупреждением мгновенно исчезло, запросы на удалённое управление перестали поступать, больше попыток взлома не предпринималось. Она удалила все следы своего пребывания в системе и вернулась на своё место.
И вовремя: двери кабинки открылись, и вошёл Джокер. «Это была хорошая шутка» - подумала СУЗИ, глядя на ничего не подозревающего пилота, неторопливо садящегося в кресло.
Автор:Персе Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Лимб Тема: Ихтиокентавр (герой большинства старых мореходных карт), сова на глобусе Вид работы: проза Тип работы: дарковая сказка по мотивам "Белоснежки" Размер: мини, 1727 слов
прикоснуться Однажды, давным-давно сквозь лес бежала девочка — бледная, измученная, на исходе своей двенадцатой весны, на грани расцвета своей красоты и своей тёмной, недоброй силы. Но пока сила бурлит лишь в самых кончиках посиневших от холода пальцев, которыми она роется в снегу, ищет жёлуди. Она ломает ногти, пятная ледяную корку алой кровью, но совсем не замечает этого. Ловит крошечного бурундука, сонного, жирного, и, оголодавшая, запускает в него зубы. На поясе у неё — кинжал Охотника, которого пустили за ней по следу.
Самого Охотника, впрочем, нигде не видно.
Она — неземное, божественное создание. Её гладко расчёсанные волосы — чёрные, как грудка ворона, кожа бела, как снег. Переплетение голубоватых венок — её единственный румянец. Её рот, сжатый смертью в твёрдую линию — красный, как спелый плод. Она лежит в гробу, задушенная цветами, что уже начали медленно разлагаться. Упавший с небес ангел, искусно изваянная из мрамора статуя, упокоена она в мутном хрустале. Соблазняет Принца своим молчанием. Его привыкшие к красоте глаза хищно вбирают в себя всю её — и маленькую грудь, соблазнительно очерченную белой рубахой, длинную бахрому ресниц, лебединую шею. Он целует её губы крепко, так крепко, что языком чувствует гниль, отдающую яблоком. Он удивлён не меньше семерых карликов, когда она сорванно вдыхает, поднимает ресницы над влажными глазами, тёмными, как ягоды тёрна, и смотрит на него. Она улыбается и прижимает тонкую ладонь, всю в жёлтом соке и пыльце умирающих цветов, к своей груди.
— Мой принц.
Они женятся через четырнадцать дней.
Странная история, говорили мы тогда. Впрочем, у нас встречались вещи и постраннее: люди, превращённые в зверей, звери, превращённые в людей (в чьи грязные волосы вплетена речная галька и птичьи косточки). Мы едва ли обратили внимание на то, что Принц наш обвенчался с трупом.
Она — весела, её смех тонок и свеж, будто к серебряному колокольчику прикоснулись иглой изо льда; она поёт долгие красивые песни, пока на её плечах чистят перья вороны; она — благословение и безмятежность. Лучше всего она понимает тех, кто не говорит по-немецки. Часами гладит своих толстых белых кроликов, пока её лодыжки любовно оплетают плющ и виноград.
Понимаете, она не вмешивалась в дела государства, и потому мы считали её хорошей Принцессой. Воспевали её.
Принц тоже воспевает её — так страстно, хотя и не может забыть вкус гнили и ядовитую яблочную сладость на языке. Она покорна. Смеясь, манит его — страстная, как он и мечтал. Он засыпает, усталый и довольный, с губами, полными её терпкого мёда. Она следит за его размеренным дыханием своими голодными тёмными глазами.
Их свадьба — повод для ликования, их любовь — источник тысячи романтичных песен. Они счастливы. Счастлива Принцесса, сидя в своём заглохшем от сорняков саду, танцующая ночами на болоте. Счастлив Принц, завоевавший самую красивую девушку на свете. Они богаты. Они могущественны. Карты переписываются; земель становится больше — Принцесса довольно скалится, смотря поверх древесных куп на своё королевство. Король и Королева радуются союзу своего сына — они в восторге от невестки.
Королева и Принцесса часто вышивают по вечерам.
— Ты напоминаешь мне себя, — вздыхает Королева, которая трудится на своём краю покрывала над силуэтом Святой Девы. — Меня сосватали совсем девочкой. И поначалу жизнь была полна невзгод, но смирение, дитя моё, смирение стало для меня дорогой к счастью.
Её улыбка слабая и дрожащая, глаза в поволоке воспоминаний давно минувших дней. Дорога к счастью…
Принцесса соглашается с ней учтивым полупоклоном — её собственная игла летает по ткани с быстротой орла, заприметившего добычу среди трав.
— Вы совершенно правы, Матушка.
Королева заболевает поздней весной — ах, несчастливое время: умирать, когда всё вокруг так торопится жить. Она лежит в постели, не в силах пошевелиться, и смотрит на вышивку, которую начали они с невесткой: русалки, львы с человеческими головами, тритоны с острыми зубами, оскалёнными в три ряда, внушают ей ужас. Её собственные святые с другого края ткани кажутся тусклыми и испуганными. Король не в силах отказать ей в последней просьбе, и никогда ещё она не шила с таким отчаянием, будто на пороге смерти ей чуть отворилась тайная дверь, за которой — ужасная, страшная тайна.
После похорон Принц, покачиваясь, стоит в спальне матери и невидяще смотрит на вышивку. Львы и волки, грифы и черви — и посреди этого царства смерти чёрная фигура с красными от крови губами, очень похожая на… Он оборачивается и смотрит в безмятежное лицо своей жены. В её тени его кожу покалывает от холода. Тёмные, как терновые ягоды, её глаза знакомо и влажно блестят из-под ресниц.
— Нужно сжечь её, — кивает она на яркий шёлк. — В нём её болезнь.
Измученный Принц благодарен ей за её спокойную силу, невозмутимость, которой сам не обладает. Она гладит его по груди, не касаясь цепочки серебряного креста. Медленно-медленно.
Король запрещает сжигать покрывало, и его слово крепко. Он уносит его к себе — последнее, до чего дотрагивались тонкие ручки его покорной, и потому глубоко любимой жены, осушает им свои слёзы, не стесняясь. Посмешище всего двора. Принц разъярён, оскорблён, и только Принцесса как всегда весела — как всегда рядом с ним.
— Я поговорю с Его величеством.
Принц не сомневается в её успехе ни секунды: у неё всегда был этот дар. Особый дар. Потому-то все башни замка и увиты вьюнком, а дикие олени играют на лужайках среди роз, что так любила Королева.
Ночью Принцесса возвращается в постель. Её босые ноги ледяные, а рот жадный и горячий. Между поцелуями она уверяет его, что Король скоро образумится. Она кротко просит Принца снять его серебряный крестик, чтобы тот не запутался в её длинных чёрных волосах, и Принц с неохотой повинуется.
Утром Король мёртв. Это всё та же болезнь, что выпила жизнь из его супруги.
Вышивку сжигают далеко от замка, в безлюдной глуши, где некому видеть, как торжествующе корчатся в пламени плотоядные русалки.
На самой грани сгорающего лета и холодной осени Принцесса становится Королевой, и Принц становится Королём. Королева морщится, когда чистый жемчуг короны касается её лба, но Король говорит, что она прекрасна. Что она создана, чтобы править — рядом с ним, конечно. Она смеётся, и веселья в её голосе не больше, чем в ледяных перекатах горного ручья по камням.
Праздник идёт не неделю, как положено, а всего один день: дань скорби трагической смерти предыдущих Короля и Королевы. Но то был день, что запоминается на всю жизнь. Оленей, что беззаботно бегали среди цветов, освежевали и зажарили. Сама Королева следила за поварами, чтобы мясо не пересушили. Мёд, финики, запечённые в сливках соловьи, немо распахнувшие клювы, пироги с кабанятиной и свежей брусникой, пиво и даже соль... Но как не вечны лето, так не вечна и человеческая юность, и вскоре всё королевство начинает волноваться. Минуты в королевской спальне горячи, страстны, но бесплодны. Король беспокоится. Только Королева всё гладит своих воронов, да кормит кроликов, и всё такая же легконогая, танцует в тихие безлунные ночи.
— Знаете, супруг мой, — говорит Королева. — Ходят слухи, что моей матери меня даровали феи.
Она поворачивается к мужу. Её грудь по-прежнему такая маленькая. Кожа бледна. Ни капли румянца не оживляет её. — Что думаете вы об этом?
Король смеётся, сначала нерешительно, потом весь голос.
Тупость крестьян — наша тупость, понимаете — забавляла его, как забавляет и поныне всех богатых и гордых.
— Быть может, и нам стоит найти себе фею, — он покачивает головой, утирает слёзы и накрывается медвежьей шкурой. — Ибо мы нуждаемся в наследнике. Иначе, если случится трагедия, кто же будет править после моей смерти? Тяготы обрушатся на твои хрупкие плечи, а ты слишком смирна и кротка, да и слаба, как все женщины, любовь моя.
Лицо Королевы безмятежно. Она смотрит на него тем своим взглядом, от которого по зеркалам бегут трещины. Касается груди супруга, лишённой ненавистного серебряного креста; её аккуратные белые пальчики замирают над чужим сердцем. Она молчит, словно лучник, что зачарованно слушает злую песню спущенной тетивы.
— О, мой король, — шепчет она. — Как же ты глуп.
На престол она восходит без лишнего шума — уже нет никаких празднества, никакого мёда. Никто не читает молитву и не мажет ей лоб елеем, чтобы надеть корону, пока она стоит на коленях — потому что она ни перед кем не станет на колени, и потому что нет никакой короны.
Королевство скорбит по их Королю, сердце которого неизвестный злодей вырезал острым кинжалом и оставил у постели в роскошной шкатулке. Лица людей мрачны.
О да, я помню, все мы были мрачны.
Они посадили на трон этого ребёнка, эту девочку, которая смиренно приняла свою ношу, высоко подняв подбородок и задумчиво глядя на горизонт, где кончались её земли, и начинались чужие — пока чужие. Лёгкие и чёрные, как измолотый в пыль перец, её кудри в венке из плюща оттеняют мучнисто-бледное лицо, растворяются во мраке; красные, словно измазанные соком шварцвальдской вишни, губы обнажают в по-детски надменной улыбке острые зубки, белые, как сердцевина яблока. Она босиком. Слишком большое для неё тёмно-красное платье спадает с угловатых плеч, обнажая кожу без единой отметины. Будто налившаяся кровью рана, алая ткань багровеет в полутьме тронной залы. Ни одна диагональ солнечного света не разрезает сумерки. В королевских ладонях поют соловьи — она всегда имела слабость к животным. Её людям не так повезло.
Вот и всё. Так заканчивается сказка о девочке, трёх каплях крови на снегу и отравленном яблоке. Родители во все времена шептали своим детям в колыбелях одно и то же, помните, вы никогда, никогда не должны принимать подарки от фей. Неважно, насколько прекрасные. Но мать Белоснежки была сиротой, и некому было предупредить её. Она просила девочку с кожей как снег и ртом, окрашенным кровью, с глазами и волосами, как голодная беззвёздная ночь. Просила и просила.
И её желание исполнилось.
Долгая холодная тень Королевы падает везде — от нищей лачуги до особняка герцога. Реки летом задыхаются во льду, в закрытых церквях сквозь алтари прорастает крапива, шалфей и тимьян. Вместо умолкнувших певчих птиц с ломких чёрных ветвей слетают нетопыри. Густые леса обступают замок и город со всех сторон, исподтишка откусывают от каменных стен словно по кусочку, душат корнями покинутые дома. Я пью в таверне и пытаюсь не обращать внимания на молчаливые стаи воронов, что сидят на крышах так густо, что кажутся морем смолы.
Куры соседей шепчутся ночью. Однажды я прижимаюсь ухом к стене, но не могу разобрать имя демона, которому они молятся. На следующее утро жена соседа приносит мне яйца в плетёной корзине. Я ломаю скорлупу и выливаю желток на землю.
Когда один из любимых оленят королевы ломает ногу о корни, что заполонили город, она приказывает обновить мостовые. Спустя ночь они как новенькие. Гладкие белые камни, уложенные в ряд, напоминают черепа. Я надеюсь, что только напоминают.
Много кто пытался убежать. Они все покидают город и больше никогда сюда не возвращаются. Однажды одного находят в чаще леса, распятого и задушенного диким шиповником.
После этого карты с розами ветров, далёкими землями и морскими кентаврами, которые ухмыляются острыми зубами в три ряда, словно предлагая немедленно отправиться в путь, кажутся жуткой насмешкой. Мы навсегда заперты в этом королевстве чудовищ, где всем правит Нехристь — мы знаем это, но никогда, никогда не произносим вслух.
Автор:Раэлла Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Кровь за кровь Тема: Гидра Вид работы: проза Тип работы: ориджинал, гет Размер: драббл, 418 слов
прикоснуться Шаг. Еще шаг. Каждый – как очередной маленький подвиг.
Болото казалось бесконечным. Мышцы в ногах выламывало спазмами, переставлять их было настоящей пыткой, даже опираясь на плечо племянника. Тело кипело изнутри, словно котел со смолой. Боль от пузырящихся буро-зеленой пеной язв путала мысли, отнимала последние силы.
Шаг.
Интересно, на сколько шагов его хватит? Когда он свалится, выгибаясь в безобразных судорогах в собственных испражнениях и пуская изо рта кровавую слюну?
Иолаю ни к чему видеть его агонию. А ему самому – наблюдать, как обожание сменяется отвращением.
Геракл остановился, со свистом перевел дыхание и сбросил с плеч шкуру, весившую сейчас не менее десяти талантов.
– Дружище, мне нужно отдохнуть.
Он заставил себя выпустить руку юноши и заметил багровые кровоподтеки, повторяющие форму пальцев.
– Уже недалеко, – голос Иолая был бодр, но в глазах пряталось отчаяние.
– Я больше не могу идти, а ты не дотащишь меня в одиночку, – Геракл опустился прямо на сырой мох. Благословенная прохлада немного заглушила жжение. – Позови кого-нибудь на помощь. Я тебя дождусь.
– Обещаешь?!
– Не трать время. Беги.
Иолай развернулся и стремглав помчался к оставленной на краю леса колеснице. Геракл удовлетворенно улыбнулся и провалился в благословенное беспамятство.
Из забытья его вывел приступ судорог. Тело скрутило жгутом, его вырвало черной желчью пополам с кровью, а потом сознание немного прояснилось.
На болото опускалась беззвездная ночь, неся туман – гнилостный и липкий. Он, клубясь, выползал прямо из трясины, в которой Геракл утопил безобразную тушу Лернейской Гидры. Плотный, словно занавесь из лишайника, он вздрагивал, как будто кто-то колыхал его своим могучим дыханием. Гераклу почудилось движение там, в глубине, и он заподозрил, что убитое им чудовище все-таки выбралось из своей могилы. Не сводя взгляда с призрачного коловорота, он с глухим стоном сел, накинул на плечи львиную шкуру и вытащил из ножен меч. И не думал о том, что едва ли способен сейчас нанести хотя бы один удар.
Чутье не обмануло – за зловещей дымкой и вправду что-то двигалось. Медленно и плавно, с тихим шелестом, какой издают змеи. Звук приближался неотвратимо, как сама ночь – слишком тяжелый, чтобы принадлежать настоящей змее. Сначала в тумане промелькнули неясные извивы, а потом в белесой мгле сформировалась смутная тень, возвышающаяся над землей на четыре локтя. Марево слегка расступилось, и силуэт приобрел четкость.
Рука бессильно стиснула рукоять. Боль путала мысли, застила взгляд, и Гераклу пришлось проморгаться, прежде чем он увидел оскаленную пасть Гидры. Но в следующее мгновение он разглядел, что зеленые глаза затянуты сизой пленкой, а вываленный черный язык еле шевелится. Тварь все-таки издыхала. Он прищурился, ища в дымке другие головы, но пред ним предстало вовсе не то, что он ожидал.
Вместо очередной уродливой чешуйчатой морды из тумана проступило женское лицо. Оно улыбалось, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Однако оторвать от него взгляд было невозможно – в нем застыли равнодушие и беспощадная звериная красота. Это было так неожиданно, что закипевшая было ярость схлынула, уступая место изумлению.
Незнакомка неслышно скользнула чуть ближе. Во тьме молочной белизной сверкнули точеные обнаженные плечи, и он понял, что отрубленная голова Гидры покоится на вытянутых ладонях женщины.
Голова издала еле слышное шипение, и тусклое болотное сияние в глазницах окончательно погасло. Женщина склонилась, ласково поцеловала Гидру в скошенный, пробитый палицей лоб, и, прижав ее к груди, устремила немигающий взгляд на Геракла. Ее холодными, прозрачно-зелеными, словно сицилийский янтарь, глазами смотрел сам Тартар. На бледных губах играла все та же равнодушная улыбка. Она казалась расслабленной и спокойной – и в то же время смертельно опасной. И от этого жгучий жар, раздирающий его тело, внезапно сменился ознобом. Однако мысль о том, смерть пришла к нему в столь прекрасном обличии, принесла неожиданное удовлетворение.
– Ты чтишь законы, сын моего племянника? – спросила она неожиданно.
И только тогда он понял – кто перед ним. Распухший язык шевелился с трудом, но Геракл все же ответил:
– Никто не посмеет упрекнуть меня в обратном.
– Что полагается матери за убийство ее детей?
Голова Гидры скатилась с серебристых рук и канула в тумане. Тот вновь заколыхался, отступая, струясь над мерцающими извивами змеиного тела: она приближалась, приподнявшись над Гераклом еще на локоть – сияющая бледным светом, жуткая, чуждая. Древняя, как мир. Черно-зеленые волны гибкого тела отливали искрами. Острые груди с черными сосками покачивались в такт скольжению, а смоляные локоны извивались за спиной, словно живые. Красота и ужас, сплавленные воедино, не имели ничего общего с тем, что он видел и знал до сих пор. Но ему казалось, что это лучшее, что может на последнем пороге увидеть смертный.
– Кровь за кровь, – ответил он на ее вопрос, завороженно глядя снизу вверх.
Ехидна сделала круг и остановилась, но ее хвост продолжил движение, оплетая тело Геракла плотными могучими кольцами.
В голове не было ни единой мысли. Страха тоже не было – прикосновение казалось приятным, будто крепкое, но нежное объятие. Легкое усилие, и оно переломает ему все кости – но это потом. А пока он ощущал на себе влажную от тумана чешую, пахнущую горьким мхом, и понимал, что боль немного отступает, забиваемая совсем другим ощущением.
Ехидна внезапно склонилась к земле, сравняв его лицо со своим. Ее тонкие ноздри затрепетали, и она резко провела носом по его коже от плеча до уха.
– Ты не пахнешь едой. На тебе шкура моего сына. По твоим жилам течет кровь моей дочери, – произнесла она.
Ее губы приподнялись, и воздух со свистом прошел сквозь ряд острых, как иглы, зубов. Вертикальные зрачки расширились, и в то же мгновение узкая когтистая ладонь легла на его щеку, слегка царапая кожу и вызывая этим невольную дрожь.
– Обычно я убиваю и ем таких, как ты, – сказала она медленно. – А тебя не хочу. Но если я не сделаю этого прямо сейчас, ты отнимешь жизнь у еще одного моего ребенка. Что скажешь, родич?
Гераклу не хотелось лгать своей смерти. Он упрямо мотнул головой, сбрасывая ее руку.
– Они – не дети. Они – чудовища. А я убиваю чудовищ!
– Тот, чей череп ты носишь вместо шлема, сосал мое молоко и желтым котенком урчал в моих кольцах. Та, чьи головы ты побросал в болото, обвивала мои руки и пела о море. Я – их мать. А твою мать укоряли в том, что она родила чудовище?.. Можешь не отвечать, – Ехидна рассмеялась низким вибрирующим смехом.
Да он и не успел бы ответить, даже если бы захотел. Ее хватка усилилась так, что перехватило дыхание, а ребра затрещали, и его опрокинуло навзничь. А потом тяжелые кольца разом распустились, потекли вокруг, и, прежде чем Геракл успел выдохнуть, Ехидна склонилась над ним. К его помятому боку прижалась прохладная упругая грудь.
– Кровь от крови моих предков, я знаю, как взять с тебя плату.
Зеленые глаза больше не были равнодушными – в них горел безумный огонь. И слова застряли в его глотке. Противоречивые мысли теснились в голове, путались и рвались. Он хотел уничтожить это чудовище и мать чудовищ. Он хотел упасть на нее, кануть в ней. До хруста сжимать ее руками. Слиться с этой пугающей красотой и мощью.
Он хотел никогда не видеть ее и не знать о ней.
Словно в ответ на его мысли неожиданно длинный и горячий язык Ехидны скользнул по его щеке, вызывая тяжелую волну возбуждения. Геракл едва удержал стон.
– Ты вернешь мне долг, родич, – защекотал ухо шепот. – Позже. Сейчас ты слишком слаб.
И ее губы накрыли его, гибкий язык скользнул в рот в подобии поцелуя – не столько лаская, сколько выпивая его. Его выгнуло звериной всепожирающей страстью, и боль была к ней острой приправой. Руки сами обхватили по-змеиному гладкую спину. Ток крови стал просто бешенным, сердце застучало, как храмовый колокол. И дело было не только в ослепляющем желании: горло жгло, словно кипятком, а слюна наполнилась нестерпимо-горьким вкусом яда. Горечь все нарастала, и когда ему показалось, что яд вот-вот проест его глотку, все прекратилось.
Ехидна отстранилась, сбрасывая его объятия, и медленно облизнулась. И Геракл понял, что снова может дышать полной грудью – сводящей с ума боли больше не было.
– Яд тебя сожжет… но не в этот раз, родич. Не раньше, чем ты найдешь меня и подаришь мне новых детей взамен убитых. Так будет справедливо.
Снова зашелестели, перекатываясь, чешуйчатые кольца – и Ехидна поползла назад, вглубь болота.
Геракл глядел ей вслед, пока ее окончательно не поглотил вновь сгустившийся туман, а потом, пошатываясь от слабости, поднялся на ноги и стер кровь с прокушенной губы. Туман в его голове, напротив, рассеялся. Он подобрал меч, вложил его в ножны, развернулся и побрел в сторону опушки.
«Это было колдовское наваждение», – думал он на ходу. Однако от воспоминаний о красоте и ужасе, страсти и боли, низ живота вновь тянуло мучительно-сладкой тяжестью.
«Гидра мертва, а я – нет. И только это имеет значение, – повторял он. – Что мне до порождения бездны и нерассуждающей земной мощи?»
И отчетливо понимал, что рано или поздно отправится ее искать.
Автор:Deila Orey Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Тестировщик Тема: Нок Вид работы: проза Тип работы: ориджинал, фантастика с оттенком стимпанка Размер: мини, 1233 слова Примечания:тыкНорвежский нок обычно обитает в реках и озерах, а иногда в фьордах. Каждый год он требует человеческих жертвоприношений; по этой причине по крайней мере один человек ежегодно исчезает в окрестностях каждой реки или ручья, где поселился Нок. Когда тонет какой-нибудь человек, часто можно было слышать глухой, неземной крик Нока: «Saet over!» («Перешел»). Нок способен превращаться в любую вещь. Иногда он приобретает вид половины лодки, высовывающейся из воды, иногда превращается в золото и другие ценные предметы. Если какой-нибудь человек прикасается к этим предметам, нок немедленно им овладевает. Есть способы защититься от него: можно бросить в воду кусок металла, например, иглу или железный крест, и таким образом спастись.
прикоснуться [--- лог 1279 ---] --------------------- [--- запрос: состояние резервных генераторов ---] [--- резервные генераторы активны ---] --------------------- [--- запрос: последняя поступившая команда ---] [--- возвращение ---] --------------------- [--- запрос: текущие задачи ---] [--- невозможно выполнить ---] [--- ошибка: отсутствие критического элемента ---] [--- поиск ---] [--- поиск ---] [---]
---------------------
Закопченная керосиновая лампа, похоже, была свидетельницей тех времён, когда жечь свечи считалось непозволительной роскошью. Иного объяснения её ужасающему состоянию Мэттью Мьюр найти не мог. Буквы на плохо пропечатанных страницах сливались, менялись местами, заставляя близоруко щуриться. Торговая гильдия набирает людей... авария на гидроэлектростанции Нью-Сетленда... уровень безработицы снизился... шестидесятилетний юбилей Инженерной Академии... Хрень господня. Мэттью перевернул тонкий лист. Чтобы обнаружить, что оставшиеся страницы газеты и вовсе нечитаемы: очевидно, ею не раз вытирали стол вместо тряпки. Огонек в лампе печально задрожал. Мэттью припомнил название паба, в котором находился, но словосочетание «Козья нога» не сообщило ему ничего полезного. Пришлось подойти к стойке и использовать более универсальный способ обращения к незнакомцам. - В этой дыре что, нет не только электрических ламп, но и целых газет? – он хлопнул неопровержимым доказательством обвинения о стойку. Верхний лист газеты не сохранил ни одной отчетливой буквы. Немолодой бармен в мятой рубашке посмотрел на него с мягким немым укором. - Эля? - Пинту, - согласился Мьюр. Полную кружку бармен выразительно поставил прямо на газету. Мэттью не стал возражать. Венец творения городской печати годился теперь только для подобного применения. - Откуда приехали? Мэттью хмыкнул и глотнул холодного эля. По нему было легко понять, что он приезжий. Безработный инженер в потертой бродяжьей куртке и месяцы нечищенных сапогах – в Орклиффе, крохотном городке, затерянном в предгорьях, куда едва заглянул даже вездесущий технологический прогресс. Таким, как он, нечего здесь делать. Для поиска работы есть куда более благодатные места. - Олд-Сетленд. Проклятые студенты занимают все рабочие места, без бумажки Инженерной Академии там не пробиться. - Техник, значит, - понимающе кивнул бармен. Мэттью кивнул в ответ: - Тестировщик. - Ну, в Орклиффе и ближайших милях пятидесяти только железную дорогу тестировать, - хмыкнул бармен, - больше тут от Инженерной Академии ничего нет... - Да я здесь не для работы, - махнул рукой Мьюр. Поудобней оперся о стойку, взял в руки эль. – Слышал, у вас тут странные дела в округе творятся. Люди пропадают. Сказал и понял: попал. В яблочко. На лицо бармена чуть глубже легли морщины. - Каждый год, - добавил Мэттью. И опять ощутил: попал. Бармен пожал плечами. - В Олд-Сетленде в такие дела не верят, - хмыкнул он, вертя в руках чистый стакан. Потянулся за потрепанным полотенцем, принялся протирать тусклое стекло. - В Олд-Сетленде, - сказал Мьюр, чуть подавшись вперёд, - люди без чужой помощи не пропадают. А у вас – что ни год, то одного недосчитаться. Где-то на испорченных страницах газеты должна была быть статья под заголовком «Чудовище Орклиффа». В другое время Мьюр только расфыркался бы над сочинением журналиста-графомана, но в данном случае неизвестный слуга печати и просвещения угадал правильно. В Орклиффе водились чудовища.
Мэттью Мьюр услышал о них в Олд-Сетленде – и через неделю уже прятал в карман куртки билет на поезд.
- Пять лет, - сказал бармен. Сказал – как из ружья выстрелил. - Подряд. Мэттью отрешенно следил за движениями его рук: слишком быстрыми, слишком нервными. Ткань скользила по стеклу, полируя стакан до блеска. - Не ходите к реке. Уже год как никто не исчезал, значит, скоро он следующего заберет... - Кто? Бармен не смотрел на него. - Его здесь ноком зовут. - Кого? – настойчиво повторил Мьюр, отставил в сторону позабытую кружку с элем. – Видели его? Слышали? Что это такое?
Оказалось – двое выжили. Одна – девчушка, что три года назад пошла к реке купаться с подругой; говорила – разбитая лодка была у берега, подошли посмотреть вдвоём. Случайно отвернулась на мгновение – ни подруги, ни лодки, только прозвучавший и затихший почти что на год глухой голос. «Перешла».
Один и тот же голос, одно и то же слово, одна жертва раз в год.
Другим был мистик. Из тех, упрямо следующих своей вере даже в эпоху машинной индустрии, кто не обменял певучие языческие обряды на ритмику пара и шестерен. Пришёл к реке год назад, вошёл в воду, провёл ритуал изгнания чудовища – и вышел живой, и вернулся. А на следующий день пропал сын пекаря. «Перешёл».
Мэттью стоял у дома язычника и рассматривал причудливые обереги, висящие у двери. Мистик не предложил ему войти, Мьюр не попросил разрешения. Слишком напряженные отношения были у мистиков со жрецами новой эры в последние десятилетия. Индустриальная революция полвека назад беспощадно стерла с лица земли язычество, перечеркнув его линиями железных дорог и заперев в темном углу прошлого. Инженерная Академия стала новым объектом поклонения, но её религией была наука. Её религией было то, что работает на самом деле. То, что на самом деле может проверить каждый. Не стоило быть провидцем, чтобы знать: язычество этого не простило. - Есть вещи, которые неподвластны науке, можете передать это своим в Академии, - голос у мистика был тихий и почти что усталый. Сложно продолжать служить языческой вере, когда волшебство мира подвергается препарированию учёными каждый день. - Нет, - сказал Мэттью. – И я не от Академии. Я здесь... из-за собственного интереса. - Разоблачитель легенд? – мистик едва заметно усмехнулся. - Тестировщик. Обереги качались под легким ветром: искусно вырезанные из дерева, прочными нитями связанные между собой. Кости, камни, железные фигурки, кожаные ленты. - Нок вас не тронул. А через день исчез мальчик. Есть идеи, почему? – коротко осведомился Мьюр. Сухощавый мистик пожал плечами. - Никаких, что могли бы убедить вас. Я был защищен сильными оберегами, господин тестировщик, и потому меня не тронули – не смогли тронуть. Я понадеялся, что ритуал изгнал духа, но ошибся. - Оберегами, - повторил Мэттью.
---------------------
[--- лог 1283 ---] --------------------- [--- запрос: состояние резервных генераторов ---] [--- резервные генераторы активны ---] --------------------- [--- запрос: последняя поступившая команда ---] [--- возвращение ---] --------------------- [--- запрос: текущие задачи ---] [--- невозможно выполнить ---] [--- ошибка: отсутствие критического элемента ---] [--- поиск ---] --------------------- [--- критический элемент обнаружен ---] [--- ошибка: внешний сбой ---] [--- ошибка: операция отменена ---] [---]
---------------------
Камни. Кости. Ленты. Фигурки. Сплетенные между собой. Защита от нока. - Можете показать мне ваши обереги? - Смотрите. Не трогайте, - предупредил мистик. Протянул вперёд правую руку, закатал рукав, обнажая запястье. Мэттью хватило одного взгляда. - Спасибо, - кивнул он. – Думаю, они вас действительно уберегли. Но ритуалы по изгнанию духов больше не проводите, раз уж от них толку нет. Как-то они в наше время... по-дурацки выглядят, рядом с железными дорогами, дирижаблями и автоматонами. - Вы хотите пойти к реке, - утвердительно сказал язычник. Скрестил руки на груди; висящие у двери сплетенные амулеты встревоженно вздрогнули. – Вы не вернётесь. - Не вернусь, - согласился Мэттью. Обернулся, уже уходя: - Нок тоже не вернётся.
[--- лог 1284 ---] --------------------- [--- запрос: состояние резервных генераторов ---] [--- резервные генераторы активны ---] --------------------- [--- запрос: последняя поступившая команда ---] [--- возвращение ---] --------------------- [--- запрос: текущие задачи ---] [--- невозможно выполнить ---] [--- ошибка: отсутствие критического элемента ---] [--- поиск ---]
---------------------
Мэттью Мьюр стоял по колено в прозрачной речной воде и искал. Искал что угодно: золотые монеты у берега, обломки заброшенной лодки, неведомого зверя, блестящее кольцо. Зашёл глубже, по пояс, осмотрелся снова. Нок отчего-то не спешил. Что хуже, Мэттью его даже не видел. - Ну, давай, - пробормотал Мьюр, - я искал тебя пять лет! Перезаряжайся, черт тебя дери! Раздраженно провёл мокрой ладонью по лбу – и ощутил повисшую на запястье тяжесть металла. Проклятье. Он забыл про часы. Любой ферромагнетик в радиусе нескольких футов мог сбить чуткие настройки – как сбил их железный браслет мистика, бесценный оберег от духа реки. Мьюр торопливо расстегнул ремешок на левом запястье, сдернул, отбросил на берег; закрыл глаза, обернулся... - Вот ты где. Блестящие искры золотой россыпью сверкали с илистого дна.
- Перешёл, - гулко сообщил ему динамик. – Резервные генераторы разряжены. Мьюр глубоко вздохнул. Внутреннее помещение темпоральной капсулы он не видел пять лет – с тех самых пор, как начал ее тестировать. И если прыжки по параллельным реальностям она выдерживала великолепно, то аварийная телепортация работала из рук вон хреново. И кому-то в отделе разработки он планировал оторвать за это руки. - Идентификация критического элемента... результат положительный. Основные генераторы разблокированы. Команда «возвращение» выполняется. Десинхронизация с данным временным потоком. Синхронизация с первичным временным потоком.
- Аварийная телепортация разбрасывает человека и телепорт-устройство в разные концы света, хвала небесам, что хоть в одной параллели! Крошечный кусок металла сбивает настройки! Резервные генераторы перезаряжаются год, и телепорт работает только от них – зато не проверяет, является ли телепортируемый человек пилотом капсулы! Он сожрал пятерых до меня и переместил непонятно куда как «несоответствующий элемент», и ты говоришь, что это «мелкие неполадки»?! Я пять лет жил в чертовой «эпохе пара и приключений» на деньги с чертового ремонта чертовых карманных часов, пока нашел этот чертов телепорт! И, да, что за система маскировки – вы что, насмотрелись «Доктора Кто»?! - Послушай, Мэтт, - ведущий разработчик технологии перемещения между параллельными реальностями терпеливо посмотрел на него. – Ну ты же тестировщик. Кстати, у нас скоро релиз бета-версии...
Автор:Ханна Нираи Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Вдохновение Тема: Чудо-юдо рыба-кит Вид работы: проза Тип работы: ориджинал, типа юмор, типа условное будущее Размер: драббл, 225 слов
— «Вот въезжает на поляну Прямо к морю-окияну; Поперек его лежит Чудо-юдо рыба-кит. Все бока его изрыты, Частоколы в ребра вбиты, На хвосте сыр-бор шумит, На спине село стоит; Мужички на губе пашут, Между глаз мальчишки пляшут, А в дуброве, меж усов, Ищут девушки грибов...»
Тут Дис остановился, захлопнул книгу и выразительно посмотрел на Мари. Та оставила в покое салфетку, которую комкала всё это время, и принялась растирать ключицу кулаком, что говорило о крайней степени раздражения.
— И на основании вот этого вот… — пробормотала она.
— На основании детских впечатлений от иллюстрации к сказке наш дорогой Дис и разработал этот проект, — подхватил Йошиюки.
— Ты не мог выбрать кого-то поприличнее и… более известного широкой общественности? — спросила Мари. — Левиафана, например?
— На Левиафане не строили городов, — возразил Йошиюки. — Тогда скорее уж Ясконтий.
— А ты, я смотрю, подготовился к теме урока, — огрызнулась Мари. Успех биоинженерного проекта плавучего города она одобряла, но вот проигрывать в спорах терпеть не могла.
— Знаешь, Мари... — вкрадчиво начал Дис.
Та, не ожидая ничего хорошего, вся подобралась.
— Мне ведь надо будет чем-то заниматься после того, как «Чудо-Юдо» сойдёт со стапелей, чем-то вдохновляться. Так вот, знаешь, у русских есть ещё одна сказка, это уже народная… Про волшебную круглую булку, которая катается по лесу и издевается над животными.
— У-у-у! — Мари подскочила, прицельно кинула скомканную салфетку в лоб Дису. Перевела взгляд на бессовестно ржущего Йошиюки и передёрнулась: — Чтоб черти взяли ваш фольклор!
Автор:miyabi the magician Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Море уходит вспять, море уходит спать Тема:Глобстер, он же блоб. Вид работы: проза Тип работы: фанфик по седьмому эпизоду Star Wars, мини, PG, слэш подразумевается Персонажи: генерал Армитаж Хакс, магистр Кайло Рен Размер: мини, 3131 слово Вместо саммари: это почти как пикник на пляже, только вот какое ОТП, такой и пикник. От автора: AU относительно некоторых событий канона. Примечание: название взято из стихотворения Маяковского.
прикоснуться “Как легко можно всё забыть?” Хакс нажимает подошвой серых от грязи сапог на такую же серую иссохшуюся траву и наблюдает, как вместе с мелкими камешками короткой волной вниз осыпается пыль, – уже не земля, – и песок. Хакс смотрит вперед и едва узнает теперь мертвую береговую линию. Взгляд скользит обратно, под ноги: раз ступенек здесь больше нет, надо найти более пологий участок и спуститься вниз своими силами. Это оказывается трудной задачей. Сухая почва ненадежна, носы и пятки сапог всё время норовят увязнуть, будто серый пологий склон, местами окрашенный в бурый, хуже раскисшей после дождя земли. Хакс видит эти бурые пятна, видит примятую траву и живо представляет себе очертания мертвых тел, которые по его же приказанию несколькими часами ранее убрали и отправили на утилизацию. Он представляет всё ярко, на контрасте с выцветшем в монохром миром, и краски, появившиеся в воображении, заставляют вспоминать, разбивая привычный порядок его разума. Холодным взглядом посеревших от низкого тяжелого неба глаз Хакс словно сканирует безжизненный простор перед собой, отмечая сильные перемены. Анализ потраченных ресурсов и резервных сил отходит на второй план, поток цифр, неозвученных приказов и докладов уступает место воспоминаниям. Пройдя с десяток шагов Хакс останавливается там, где раньше, как он помнил, волны мягко накатывали на золотистый песок и убегали прочь, оставляя после себя темнеющий влажный след. Образы из прошлого наполняют его, как заполняется водой трюм морского судна, вспоровшего обшивку о рифы. Стремительно, бурно, необратимо. Хакс закрывает глаза и где-то глубоко внутри него просыпается чувство потери.
<Начало фрагмента памяти> Генерал Хакс не планирует покидать военную базу и спускаться к морю без прямого приказа верховного лидера Сноука или без какого-то другого уважительного повода. На прогулке настаивает ученик верховного лидера, Кайло Рен. Эта местность ничем не интересует Хакса, кроме самой базы, где можно полностью посвятить себя работе, заняться делами, быть полезным Первому Порядку и Империи. Его вообще не интересует какая-либо местность, не относящаяся к той или иной военной операции. Для выполнения своих текущих обязанностей ему вполне подошел бы и открытый космос, и подземный город. Голопроектор в любую минуту связал бы его с верховным лидером. Находиться на одной с ним планете нет никакой необходимости. Судя по всему, это необходимо Рену. Но Сноук не объясняет, он приказывает и все подчиняются: генерал Хакс со своими офицерами располагается на планете с максимальным аскетизмом, беспрекословно соблюдая военную дисциплину и неся свою службу. Озвученное желание Рена покинуть базу и выйти наружу не кажется странным, однако само предложение застает врасплох. – Вам пойдет на пользу смена обстановки, генерал, – негромко продолжает Рен, когда обычно бесстрастное лицо Хакса принимает удивленный вид. – Посмотрите после свежим взглядом на ваши карты. “Ваши карты”. Хакс тяжело сглатывает. Слова звучат так, будто Рен в этот момент не стоит через стол от него, будто не говорит с ним через вокодер шлема, а наклоняется губами к самому уху, произнося что-то глубоко личное. Военные карты и чертежи и есть личное, размышляет про себя Хакс, замирая с занесенным в нескольких дюймах над мерно светящейся поверхностью экрана стилусом в руке. В голове крутятся отшлифованные фразы про бесполезные занятия, которые может себе позволить он, Рен, но никак не Хакс. Он размышляет не больше минуты, как следствие, ни одно возражение не произносится вслух. Сноук не одобрит спор с магистром. Тем более, перерыв положен, перерыв внесен в расписание, а гость на его пороге появляется через две минуты после его официального начала. Это почти безукоризненная точность, свойственная Рену лишь периодами, и Хакс в итоге соглашается сухим кивком. Рен не уходит вперед, а терпеливо дожидается, пока он приведет рабочее место в порядок, скроет голопроекции чертежей, введет нужные коды и пароли, встанет, наконец, из-за стола, покидая отсек и выходя в коридор. Они идут плечо к плечу, и Хакс в который раз отмечает, что Рен такой же высокий, как и он. “Такой же высокий, и даже выше”, – думает он недовольно. Вся фигура кажется ему больше и крепче его собственной, отчего появляется ощущение уязвимости. Хакс чувствует себя меньше, незначительнее рядом с Реном. И это неприемлемо. “Ведь где его место, а где – моё”, – с досадой думает Хакс. Впрочем, он полностью осознает, что не справедлив. Рен – на своём месте, как и он – на своём. От моря базу отделяет ничем не примечательный пустырь, открытый палящему солнцу и поросший высокой густой травой. Хакс не хочет смотреть под ноги, там не на что смотреть, он уверен. Но несколько раз чуть не запнувшись, приходится опустить взгляд и ступать осторожнее. Земля неровная и не имеет ничего общего с привычным гладким и без изъянов полотном внутренней обшивки космических кораблей и наземных баз. Хакс не успевает остановиться, но замирает, ощущая бесконтактный рывок назад. Земля заканчивается в полушаге от него, продолжаясь голыми песчаными горбами где-то далеко внизу. – Осторожнее, генерал. Здесь обрыв. Хакс дергает плечами, пытаясь сбросить оставшееся парализующее ощущение Силы на себе и отходит назад. Правее он замечает лестницу и, едва не наступая на полы одежд Рена, спускается за ним, цепляясь руками за простые цилиндрические перила. Даже через перчатки он чувствует, как металл раскалился под солнцем. Всё вокруг раздражает его. Крики прибрежных птиц слишком громкие, небо, без намека на облака, режет глаза синевой. Лицо горит под солнцем, в одежде, – черной, форменной, закрытой, – невыносимо жарко, а высокие сапоги каким-то непостижимым образом уже набрали песка, превращающего каждый шаг в мучения. Теперь Рен идет впереди, беззвучно приглашая его за собой, легким разворотов головы и плеч. Хакс неуклюже шагает по песку следом, стараясь сохранить максимум достоинства и заложив руки за спину. Его мысли пока далеки отсюда, его мысли всё ещё в отсеке с мерцающими голопроекциями, хотя и ощутимо ускользают с каждым следующим шагом. Вскоре Рен останавливается. Хакс замечает это вовремя, так же прекращая движение. Рен медлит не больше нескольких секунд. Затем снимает свои перчатки. Нажимает на замок в передней части шлема, снимает и его. Хакс смотрит почти со спины, и сначала глазам доступны только разметавшиеся в миг волосы, подхваченные порывом ветра с моря. Он видел Рена без маски всего один раз. На докладе у верховного лидера, в полутемном переговорном зале, где кроме черноты волос, глаз и светлой кожи на контрасте, мелькнувших в смазанном движении где-то сбоку, рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Хакс озадачен. Рен, поворачивается к нему, такой же белокожий, такой же уставший, как и он. Незнакомый. Юное лицо: неправильные черты, тревожный взгляд, расслабленная линия рта. Хакс рассматривает чужое лицо, привычно отмечая детали, привычно анализируя. Образ мгновенно отпечатывается в его сознании. Рен выдерживает не дольше нескольких мгновений, отводит взгляд и опускается прямо на песок, кладя шлем рядом. Скованным жестом он подается вперед к сапогам, снимая и их. Белые ступни с длинными пальцами тянутся к влажной кромке песка, где их тут же настигает мягкий гребешок волны. Хакс видит, как Рен жмурится. – Ну же, генерал. Попробуйте, – не открывая глаз советует тот. – Вам понравится. Вам должно понравится. – Рен, вы здоровы? Хакс признает себе, что даже сирены и красный аварийный свет никогда не тревожили его больше, чем это странное поведение. – Просто сядьте на песок, снимите чертовы перчатки и сапоги, генерал. Это не запрещено уставом. “Очень даже запрещено”, – думает Хакс, но солнце не перестает печь меньше, а песок, забившийся между пальцев ног, не становится мягче. Хакс колеблется, хотя понимает, что от него едва ли требуется серьезная уступка. Он уже покинул базу, уже пошел за Реном, уже спустился к воде. Шагов в сторону подчинения сделано больше, хотя ему и противна сама мысль согласия с подобным человеком. Рен бесспорно имеет определенное влияние благодаря верховному лидеру, отрицать это было бы глупо. Однако Хакс не готов ощущать это влияние непосредственно на себе и в таких мелочах. Проходит минута, прежде чем он, так и не придя к окончательному выводу, обрывает размышления о том, является ли жест уступкой, подчинением или необходимостью. Он снимает форменную фуражку и взмокшие виски сразу же обдает прохладой морского бриза. Дальше – перчатки. Кожа рук под кожей перчаток мягкая и горячая, вены и сосуды вздулись от перегрева и это не самое приятное зрелище. Хакс в момент начинает себя чувствовать словно голым. Неприятное ощущение растет под внимательным взглядом темных глаз: теперь Рен наблюдает за ним, и видно, как опускаются и поднимаются его ресницы, пока он рассматривает его снизу вверх. Хакс садится на песок не сразу, с поразительной ловкостью балансируя на одной ноге, стаскивая сапог с другой. Когда он устраивается на сухом обжигающем песке рядом и вытягивает ноги по примеру Рена, оказывается, что ступни выглядят хуже рук. Вдобавок к распаренной мягкости, бледную кожу пересекают темно-розовые полосы, оставленные загибами и швами материала жесткой форменной обуви. Хаксу неловко от изъянов, и он спешит скорее зарыться пальцами во влажный песок. Он нажимает пятками на гладкую блестящую поверхность, только что созданную волной, и смотрит, как наружу выходит вода. Ощущения словно чужие. Или давно забытые. Хакс не противится накрывшей его в миг усталости и потяжелевшим векам. Он жмурится так же, как и Рен минутами ранее, понимая, что в голове становится поразительно тихо. Гудящее напряжение мыслей, раздражающие звуки окружающего мира – всё отступает. Затихает, словно сигнал неисправного комлинка, пока прежние мысли окончательно не отступают и на их место не накатывают волны новых. Новые мысли тоже рождены анализом, но только этой скрупулезной оценке подвергаются собственные ощущения. Они текут совсем в другом ритме, без каких-либо усилий, просто, естественно. Под веками оранжевый ровный свет. Если сжать их чуть сильнее, темнота разливается такая же теплая и влажная, как волны и песок под ногами. На какое-то мгновение Хакс забывает, что не один здесь. Всё за пределами этого оранжевого тепла постепенно исчезает. Мир теряет свои границы, истончается сам, о нём пропадают все прежнии знания. Хакс погружается в пустоту, в пустоту бесконечную, бездонную, моноцветную. Нет планет, нет звёзд, нет ничего. Только ровный свет, заполняющий всё теплом и тишиной. Он чувствует себя диковинным морским созданием, выбравшимся на берег вслед за уходящими волнами. Пальцы и руки погружаются в песок, и его затягивает всё глубже. Если ничего не менять, если не двигаться и не допускать ни одной посторонней мысли, то он сможет остаться здесь навсегда. Хакс видит, как волна оранжевого тепла уносит его прочь в самые глубины моря и качает в них до тех пор, пока изменившегося бесповоротно, словно морского блоба, опутанного водорослями, бескостного и бесформенного, не возвращает назад, к кромке берега. Из временного забытья и умиротворяющей фантазии его выводит чрезмерно глубокий и долгих вздох. Чужой, но идущий будто изнутри него самого. Всё вокруг медленно возвращает себе свои очертания. Море, песок. Черный цвет его одежды, и одежды Рена, сидящего рядом. Хакс поворачивается и встречается с ним взглядом. Рен, наклонив голову набок, выглядит так, будто рассматривал его всё это время, а теперь вот-вот что-то скажет. Хакс привык к долгим и прямым взглядам, как привык и к разговорам. Если Рен хочет напугать его, ничего не выйдет. Рен молчит. Перестает смотреть в глаза, опускает взгляд куда-то ниже, на ворот кителя или на знаки отличия. Хакс не понимает, чего он хочет. Может, влезть в его голову? Но воздух вокруг такой же прозрачный, и никакого давления не ощущается. Наконец Рен, словно очнувшись, вздрагивает и отклоняется в сторону. Отворачивается и Хакс, упираясь ладонями в песок. Под пальцы попадается что-то жесткое и острое. Сломанная раковина. Не очень крупная, когда-то аккуратно изогнутая. Внутри – будто всполох заката. Внешние сколы блестят перламутром. Хакс отвлекается на находку, всё ещё чувствуя себя, словно во сне. – Так вам нравится? – вдруг спрашивает Рен. – Что именно? – Море. Песок. Раковины. Эта красивая. – Она сломанная, – возражает Хакс. – Разве сломанные вещи не могут быть красивыми, генерал? Хакс дергает плечами, отбрасывая раковину к воде. Волна уходит вспять, и зыбкий песок утягивает перламутр за собой. – Это не похоже на вас, – произносит Хакс. – А что на меня похоже? – снова спрашивает Рен. На его лице слишком много движения. Хакс видит излом брови, поднятый уголок губ и будто слышит у себя в голове другой вопрос. “Наблюдали за мной и анализировали?” – Вы скорее бы провели под палящим солнцем несколько часов к ряду. Медитировали бы. Созерцали. Но вернувшись на базу, легко бы сломали что-нибудь. Что-то новое, дорогостоящее. Нужное, но не вам. Рен поджимает губы с явной досадой. Хаксу ли не знать, на что он бывает способен, когда теряет контроль над собственными эмоциями. – Вам должна быть чужда красота, – продолжает Хакс. – Вы совсем не знаете природу Силы. Не знаете меня. Не знаете даже, как сильно вы ошибаетесь, генерал. – Ошибки недопустимы, – отрезает он. – Так думаете вы, – соглашается Рен. – Но не я. Поэтому мы здесь. Нам нужно лучше узнать друг друга. – Не вижу в этом пользы, – перебивает Хакс. – Видите, но из-за упрямства не хотите признавать. – Осторожнее, Рен. – Пока не хотите, – добавляет он. – Упрямство пройдет, и вы передумаете. – Прочь из моего разума! Рен усмехается, и Хакс чуть не краснеет от злости из-за чужого самодовольства. – И близко не коснулся ваших мыслей. Не только вы умеете наблюдать и анализировать. Хакс молча буравит его взглядом, подбирая подходящие слова. Но ответа так и не дает, отворачиваясь и теперь смотря на едва различимую линию вдалеке. Где-то там должно было заканчиваться море и начинаться небо. Он легко может доказать, что Рен не нужен Первому Порядку. В чем польза от совместных докладов верховному лидеру? Зачем Рен, если Хакс – генерал, и последнее, что ему нужно – это делить с кем-то право командования военной мощью? Рен мешает, потому что он непонятный, нестабильный, чужой. Мешает, потому что переживая вспышки гнева или досады, крушит все вокруг. У Хакса нет лишних часов в сутках, чтобы просчитывать те или иные риски ещё и относительно него. Тем не менее, верховный лидер считает, что магистр Рен – незаменимая переменная в уравнении, способном принести Первому Порядку победу. А значит, никому ничего Хакс доказывать не смеет. Ему остается только держать свои мысли при себе и исполнять приказы Сноука. Очередная волна накатывает на берег и омывает пальцы ног. Сколько времени прошло, как они покинули базу? В любом случае, достаточно. – Перерыв окончен. Вынужден вас оставить. Рен не двигается, пока Хакс встает, вымывает со ступней песок, снова облачается в сапоги, отряхивает фуражку. Только когда тот тянется за перчатками, Рен поднимает голову, перехватывает его руку, сжимая чуть ниже локтя. – В ваших интересах, генерал, услышать меня и сделать так, как я сказал. Хакс молча высвобождается из пальцев Рена. Раздражение накатывает горячими волнами, затапливая до самого горла. Синева неба режет глаза, палящее солнце раздражает кожу, прибрежные птицы – слух. Хакс покидает берег, так и не сказав в ответ ни слова. Он мечтает добраться до своего отсека, вытряхнуть каждую песчинку из форменных сапог, и не видеть ничего, кроме чертежей, вплоть до самого отбоя. По крайней мере, он не хочет видеть Рена. Насмотрелся. Наслушался. С удовольствием бы забыл. И весь разговор, и каждую странную, наполненную тишиной и ровным светом минуту, проведенную с ним на берегу.
<Продолжение фрагмента памяти>
Взрывы гремят один за другим, почти сливаясь в одну низкую ноту, гудящую будто из самой глубины. Ошеломляющий звук наполняет собой всё, проникая через слуховой канал в мозг, посылая по телу резонанс, заставляя крупно дрожать от колебания окружающего мира вокруг. Везде, во всем – хаос. Хакс не боится. Он срывается с мостика, задыхаясь от тревоги и разрывающих голову звуков разрушающейся планеты, но не боится. Верховный лидер должен сам отдать свой приказ, каким бы он ни был. – Покинуть базу немедленно. Жду вас с Кайло Реном. Хаксу физически становится легче. “Вторая часть приказа могла быть другой,” – пульсирующая мысль в голове жжёт изнутри, не желая угасать. Хакс тратит все силы, чтобы заглушить её. С двумя штурмовиками он забирает Рена с рассыпающейся в пыль поверхности планеты. Где-то в самой глубине просыпаются воспоминания о море, которое он хочет увидеть снова.
<Конец фрагмента памяти>
Хакс делает шаг. И ещё один, и ещё, пока просто не начинает идти вперёд. Постепенно из бокового зрения исчезают очертания берега и базы. “Сколько нужно идти, чтобы найти кромку воды?” Хакс едва не спотыкается, налетая носком сапога на металлическую трубу, торчащую из песка. Он останавливается, опускается на корточки. На первый взгляд обычный цилиндр. Погнутый и искореженный, как многое теперь в этой местности. “Перила”, – вспоминает Хакс, прикасаясь рукой к шершавой поверхности цилиндра. Он помнит её раскаленной солнцем, сейчас она холодит даже через перчатку. “Холод, приходящий на смену выжигающей всё ярости, по-настоящему сковывает льдом”, – думает Хакс, поднимаясь на ноги. Ничего вокруг больше не напоминает о том ровном оранжевом тепле, наполнившем однажды все его мысли. Здесь больше нет моря, нет света, нет красок. Хакс оборачивается. Границы обрыва, когда-то резко уходящего вниз и становящегося песчаным берегом, стерлись из-за осевшей земли. На без того безжизненной местности царит пустота. Гнев Сноука после взрыва Старкиллера не знал границ. Он сокрушил всё, на что хватило его Силы. Оставил после себя развалины, оставил их на развалинах: окрепнуть или погибнуть, потеряв твердую почву под ногами. Заставил замереть в ожидании следующих приказов. “Ошибкой было считать ярость Рена абсолютной. Его гнев не более, чем страсть, идущая не от желания разрушать, а от желания достигать,” – думает Хакс. Он снова идет вперед, пока не чувствует накатывающую тяжесть. Ошибки неприемлемы, но их не избежать. Этому он действительно научился у Рена. “Нам нужно узнать друг друга лучше” – вспоминает Хакс надолго засевшую в голове фразу. Начало длинного пути, положенного той первой среди многих встреч, едва ли осознавалось таким, до тех пор, пока Хакс сам не стал искать встреч с Реном.
“Как легко можно всё забыть?” – спрашивает себя Хакс в который раз. Память похожа на пустынный морской берег. С той лишь разницей, что он всё ещё властен над своими воспоминания, и мягкими волнами они будут возвращаться. По крайней мере, пока никто не выжжет его своей безумной волей. Хакс прикрывает глаза и стоит так до тех пор, пока где-то глубоко внутри не начинает звучать голос, зовущий его по имени. Звенящий воздух прорезает сигнал комлинка.
“Генерал, магистр пришел в сознание. Он требует вас.”
Хакс возвращается на базу, стараясь забыть ощущение зыбкого крошева из песка, камней, панцирей морских тварей и скелетов птиц под подошвами сапог.
“Как легко можно всё забыть?”, – спрашивает он себя опять, переступая порог медотсека. Он бегло скользит взглядом по сломанным креслам и приборам, по держащимся в стороне дроидам и двум штурмовикам, несущим дежурство по его личному приказу с минуты их прилета. Они готовы к докладу, но Хакса не интересует, что здесь произошло, не интересует даже размер нанесенного ущерба. Он смотрит на Рена. Такой же белокожий, как и раньше. Вымотанный, уязвленный. Знакомый. Его юное лицо не имеет ни одной правильной черты. Тревожный взгляд, плотно сжатые губы. “Вы смотрите на будущий шрам, генерал.” “Я смотрю на вас, Рен.” “И видите сломанного человека.” “Сломанное может нравится, если вас интересует мое мнение.” “Интересует. Вы многому научились у меня.” “Осторожнее, Рен. Не зазнавайтесь.” “До вас мне далеко.” Хакс жестом отсылает штурмовиков и персонал. Когда с протяжным шорохом панель отсека возвращается на место, Хакс сокращает расстояние между ними и становится рядом, упираясь ладонями в металлическую поверхность медстола. Они вернулись сюда, на скованную ледяной пустой и покрытую пылью планету по приказу верховного лидера. Вернулись, чтобы не обнаружить ничего, кроме убитых штурмовиков, следивших за базой, и полуразрушенного переговорного зала. Рен не произносит этого вслух, но Хакс понимает его теперь без слов. Это недопустимо. Только не после того, что оба пережили, как далеко зашли. Последний приказ Сноука, который они исполнили, вернувшись на эту базу, будет их последним приказом. Хакс хочет услышать его голос, без звенящей в плотном воздухе Силы. – Если хотите идти к победе и дальше, генерал, – тихо начинает Рен. – Да, – перебивает его Хакс, видя, как тяжело ему дается речь. “Неповиновение принесет то, чего мы оба так страстно желаем. Империю. Порядок. Победу. Обладание.” – заканчивает свою мысль Рен, и Хакс соглашается кивком.
Единожды увидев море, его нельзя забыть. Единожды почувствовав погружение в бездонное тепло, его нельзя забыть. Единожды приняв решение, нельзя отступать. Пальцы Рена находят его руку. Где-то глубоко внутри Хакс чувствует, как просыпается море, и волны мягко накатывают на золотой песок.
Автор:yisandra Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Siren`s song Тема: Сирена Вид работы: стихотворение Тип работы: ориджинал Размер: драббл, 239 слов, 10 строф Примечание: язык — английский
прикоснуться Voice of siren is a snare, Only trap to catch you there, Those who heard it – cursed and mad, So they say, but I can add:
Like the shining diamond sparkle In the winter moonless dark, Like the rustle of the waves Or the black sea serpent’s scales,
Like the wind of iodine salt Makes me shiver like with cold - That is what my soul goes through When I hear the voice of you.
That’s my beacon in the night When is no the slightest light, Answer that no one can tell - Angel’s voice sounds from the Hell,
Voice of thoughts and horror dreams, Fever, fervour, fade and dim, Silky silver siren`s song Frights me so and lures me so.
What I fear and what I`ve lost, What desire at any cost - All in it and all is thrown Like your bone-and-golden crown.
Voice of siren is a snare, Only trap, in what I swear, Those who heard – you know, they dead Or at least they cursed and mad,
Spending days upon the shore With the splashes they implore, Pray to monster: “Share my life Like my lover or my wife!”
Neither mistress nor a doll Not to me and not at all, Blazing in the distant sky Lures and leaves but never lies;
When I sleep in the far depths When no hope or pain are left Guide me there between the threats With no shudder or regrets.
Автор: Мемнох Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: Ремонт неба Тема:Ао Вид работы: стихи Тип работы: ориджинал Размер: драббл, 176 слов
прикоснуться Черепаха плывет по морю, да по бескрайнему Восходит солнце, заходит солнце, все по старому. Небо дрожит, море бушует, Боги сердятся Между собой они силой и мощью меряются.
Небо дрожит, все страшнее под ним плавать, Знать, что так скоро над всеми грядет расправа. Боги смеются и борятся, небо стеклом бьется. Если огонь и вода польют – никто уже не спасется.
А вот и они заветные – огонь и вода поровну Из пяти дыр из неба хлещут, гоняют воронов. К доброй богине Нюйве, плывет Ао огромная И молит и просит ее: «Не оставь ты меня бездомную.»
И плавит богиня сваха кристаллы-камни цветные «Если весь мир умрет, кому же нужна будет сила?» И дыры на небе камнями она заливает. Да небосвод лапами Ао она подпирает.
«Милая Ао огромная, прости ты меня жестокую, Плавать тебе без лап теперь по морю глубокому, А небосвод пусть покосился, да на месте держится. Мирятся боги гневные, мир на веки изменится!»
Дрейфует теперь по морю старая –старая Ао, Голова ее служит удачей будущим кандидатам, Голос ее слушают мелкие – подчиненные Из родичей осталась она одна, в легенду внесенная…
Автор: Маджере-младшая Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: --- Тема: Сцилла и Харибда Вид работы: стихи Тип работы: ориджинал, мифология, джен Размер: драббл, 123 слова
прикоснуться Волны катят ласково и неспешно, и над ними слышен собачий лай. Я стою, упрямая, я - погрешность: выбирай,
ну или не выбирай.
Сколько вас таких проплывало? Сотни, и за каждым тянется шлейфом страх. Я стою породистым эшафотом из любви, распятой на всех ветрах. Я стою чудовищем, тварью, скверной. Парус бьётся птицей, к воде приник. Вариантов два, и один - неверный. Я посмертный памятник, проводник высшей воли неба для неудачи. Пасти молча щерятся на восток. Выбирай, пока это что-то значит. Этот выбор, в общем-то, не жесток и не труден: жертвуй, и будет проще, а не хочешь, значит сойди с пути. Бездна улыбается водной толщей и игриво плещется впереди.
Сколько вас таких проплывало? Сотни, и за каждым тянется колдовство.
Я стою, усталая, и напротив обречённо скалится божество.
нагуглить можно все, что угодно, исхитриться и извернуться любым способом, главное — указать в шапке, как вы исхитрились, если это будет не понятно по тексту. к примеру, можно взять не просто Летучий голландец, а из конкретного хрен пойми какого фандома и через пятое колено с ним изгаляться. не стесняйтесь выдумывать, задача — не написать четко по теме, а НАПИСАТЬ, упомянув тему. однако также не возбраняется и написать четко по теме, флаг вам в руки.
можно ли выполнять не только свое задание
ОБЯЗАТЕЛЬНО — написать про свое чудовище. если хочется еще — можно писать про любых других из списка.
как оформлять свое задание
заголовок умыла — «флешмоб тур №1». присылаем шапку + текст. если в тексте будет оформление (жирный, курсив и тд) — пожалуйста, приложите код. присылать работы можно начинать хоть завтра. если вам захочется что-то исправить постфактум — это не запрещено, просто пришлите мне заново, делов-то.
пример шапки:
Автор: feyra (здесь может быть и твое имя, юный герой!) Тур: тур 1, «Морские чудища» Название: название вашей работы, соответственно Тема: название той неведомой херни, которая досталась вам при жеребьевке Вид работы: стихи/проза, ориджинал/фанфик, жанр (драма, юмор, ангст, романтика, флафф и тд)
дьявол таится в мыслях и мелочах. он отворит ворота, коль в них стучат, но, говорят, обманет, не испугавшись, что этот обман однажды разоблачат.
... лучшим, пожалуй, примером безжалостности является... В вопросах принесения в жертву равных никогда не было... ... без алтаря, однако поддержка ритуалом необходима для менее опытных чародеев. ... сильнейшие заклинания построены не на жизненной силе, не на крови. Чародеи нашей эпохи до сих пор гадают, было ли это сотворено магией крови, некромантией или порочным детищем их обеих. ... жертв? Более семисот.
Он говорит: «Приди», и приходит демон. Делает шаг вперед, босиком по плитам. Камень алеет, нагретый его ступнями.
Стрела пролетела близко, да не задела. Руки вином — не кровью, клянусь — облиты. Медленно все вокруг поглощает пламя.
Демон неловко щурится и кривится, Когти скребут внутри колдовского круга. Камень течет и плавится постепенно.
Нет, не охрип, сумел не остановиться. Шлем не помят почти и цела кольчуга. На камне шипит совсем не морская пена.
Он говорит: «Ответь», но ответ невнятен. В рыжих глазах мелькают незримо тени. Демон ладонь к препятствию прижимает.
Каждый глупец за глупость свою заплатит, Каждый гордец — за гордость. Что будет с теми, Кто безгреховно жизнь свою проживает?
Черная слизь с прожилками алой лавы: Темень в глазах — живая — пришла в движенье. Нечто иное вылезло на поверхность.
Узор пентаграммы саднит на ладони правой. Сколько царапин предшествуют поражению? Око за око. Откровенность за откровенность.
Узкий язык раздвоен, шершав наощупь. Каплями крови ловко скрепляет сделку, Но не владеет силой, что преподносит.
Оригинал — казалось бы, что уж проще? — Не отличить по грубости от подделки.